Тит Лукреций Кар - третий после Демокрита и Эпикура великий представитель античного, древнегреческоримского атомизма, атомистического материализма - вершины античной философии. Будучи третьим (не считая других, второстепенных атомистов), Лукреций неоригинален. Тем не менее, его труд - философская латиноязычная поэма «О природе вещей» - величайший документ материалистической философии всех времен и народов. Она состоит из 6 книг, в ней 7415 строк - дактилических гекзаметров (напомним, что в «Илиаде» 15 693 строк»),

Мы почти ничего не знаем о Лукреции как человеке. Спустя почти 500 лет после Лукреция, в конце IV или вначале V в. н. э., христианский теолог Евсевий Иероним (ок. 340-419/420 гг.) в своей «Хронологии» писал о 95 г. до н. э., что в этом году «родился поэт Лукреций... Он кончил самоубийством в свои сорок четыре года» (Sarton G. A History of Science and Culture in the Last Three Centuries B. C. New York, 1959, P. 263). Таким образом, пределы жизни философа определяются 95 - 51 гг. до н. э. Однако согласно биографу Вергилия Донату получается, что Лукреций умер в 55 г. до н. э. и отсюда общепринятыми годами жизни Лукреция считаются 99-55 до н. э. Иероним говорит о Лукреции как авторе нескольких книг. Он связывает Лукреция с Цицероном и утверждает, что Цицерон исправлял книги Лукреция, что маловероятно, так как если говорить о форме, то Цицерон писал латинской прозой, а Лукреций - латинскими стихами, а если говорить о содержании, то мировоззрение Лукреция в корне отличается от мировоззрения Цицерона, так что Цицерону исправлять там было нечего, он мог только все там перечеркнуть. Но верно, что Цицерон читал это великое произведение. Сам Цицерон пишет об этом в письме к своему брату Квинту.

Иероним пустил о Лукреции сплетню, аналогичную сплетне другого христианского теолога Тертуллиана о другом великом материалисте древности. Тертуллиан утверждал, что Демокрит ослепил себя, так как не мог видеть женщин без вожделения, а это мешало его научным занятиям. Иероним же утверждает, что Лукреций сошел с ума от любовного зелья. В самом деле, в Риме тогда были распространены любовные приворотные средства, которые бывали опасными ядами, способными если не убить человека, то повредить его рассудок. ЭТИ зелья даже запрещались при Сулле в 81 г. до н. э. особым государственным законом. Употребление такого зелья и приписывает теолог философу-материалисту. Но как тогда «сумасшедший» мог написать «несколько книг»? Иероним объясняет это тем, что Лукреций бывал сумасшедшим периодами и свои книги написал «между приступами душевной болезни». Что касается самоубийства Лукреция, то в те времена в Риме самоубийства были в порядке вещей. Ни морально, ни религиозно они не осуждались.

Кое-какой намек на личность Лукреция дает тот факт, что его поэма посвящена реальному лицу - сыну зятя Суллы Меммию, к которому неоднократно обращается по ходу им Возможно, что Лукреций принадлежал к высшим гам римского общества времен Суллы.

Филодем. Как философ-эпикуреец, Лукреций не был одинок и в Риме, и в Италии вообще. Он не одиноко стоящая вершина, а высшая вершина в хребте. Поэма Лукреция - кульминация эпикурейской традиции, что пришла в Рим и в Италию во II в. до н. э.- вместе со всей греческой философией. Первым известным нам эпикурейцем в Риме был Кай Амафигний. Он писал на латинском языке как урожденный римлянин.

Позднее в Южную Италию перебрался Филодем - ученик афинского эпикурейца Зенона из Сидона, которого Цицерон назвал «корифеем эпикуреизма». В эти времена афинский «Сад» продолжал существовать, и дал ответвление в южноиталийском городе Геркулануме. Школа Филодема в Геркулануме существовала более двух веков, и она погибла вместе с Геркуланумом, когда утром 24 августа 79 г. н. э. началось катастрофическое извержение Везувия. Лава залила Помпеи, ни не дошла до Геркуланума. Однако извержение вулкана вызвало проливной дождь, и на следующий день с вулкана хлынула огромная волна горячей грязи, достигавшая высоты в 20 м. Эта грязь залила город и похоронила его на многие века. Только в середине XVIII в. начались раскопки Геркуланума. Они продолжаются и ныне. Толстый слой вулканической грязи оказался абсолютно герметичным. Поэтому в нем сохранились скелеты людей, их украшения, предметы из дерева, лоскутки одежды, остатки пищи и, что для нас главное, папирусы, содержащие сочинения Эпикура и Филодема, а также другие тексты. Геркуланские папирусы издавались в Неаполе в одиннадцати томах в течение 58 лет (1793-1855).

Филодем - автор частично сохранившихся сочинений «О святости» (или «О богах») и «О знаках и обозначаемом ими» (или «Об индукции»). В первом сочинении Филодем отрицает учение о божественном промысле и показывает, что это ложное учение пагубно для человеческого общества, так как связывает людям руки и надевает им на глаза шоры. Во втором своем труде Филодем предвосхищает основные положении индуктивной логики философа нового времени, основателя опытных наук английского философа-материалиста Френсиса Бэкона (1561 – 1626), развивая индуктивный метод познания – метод сходств. Возможно, что Филодем был учителем Лукреция.

К. Маркс о Лукреции. Поэма Лукреция «О природе вещей» - не только научное, но и художественное произведение. Ранний Карл Маркс высоко оценивает эту ношу и со стороны ее содержания, и со стороны ее

формы. Маркс по манере письма, по художественному стилю противопоставляет Лукреция и более позднего по времени жизни Плутарха. Согласно мнению К. Маркса, Плутарх прикрывает свое мелкое «я» снегом и льдом морали, он подобен зимней природе, прикрывающей своё унижение снегом и льдом. Лукреций же - «свежий, смелый, поэтический властитель мира», он подобен весенней природе, которая «весной обнажается и, как бы сознавая свою победу», открывает взору всю свою прелесть.

В самом деле, Лукреций, как и Цицерон, тщательно заботился о форме изложения своей философии. Лукреций надеется, что «обаяние Муз», «ясный стих», «сладкозвучные стихи», «сладостный мед поэзии» помогут приковать умы и внимание слушателей и читателей к содержанию его учения, нелегкого для понимания, Лукреций осознает себя в качестве популяризатора, говоря о себе: «Излагаю туманный предмет совершенно ясным стихом» (I, 933-934) (Здесь и далее цитируется по изданию: Лукреций К. О природе вещей. М., 1983 (с указанием номера «книги» и номера строки или строк в «книге»)).

Лукреций даже думает, что поэтическая форма изложения может побороть ту ненависть, которую его учение вызывает у толпы вследствие своей суровости: «Учение наше непосвященным всегда представляется слишком суровым» и «ненавистно оно толпе» (I, 843 - 844). В чём же суровость учения Лукреция? И почему вызывает ненависть?

Лукреций сам объясняет это так, Он говорит о себе: «Учу я великому знанью, стараясь дух человека извлечь из тесных тенет суеверий». Таково высшее призвание Лукреция, его долг, его предназначение. Об этом он говорит неоднократно. Вышеприведенные строки из книги первой буквально повторяются в книге четвертой поэмы. Призвание Лукреция в высшей степени гуманно, ведь суеверия порождают в душах людей страх, поэтому Лукреций видит свою задачу и в том, чтобы «изгнать страх из души и потемки рассеять» (I, 146). Казалось бы, люди должны быть благодарны поэту. Но нет. Учение Лукреция не ласкает им ухо. Оно слишком правдиво и ясно, а ведь «дивятся глупцы и встречают с любовным почтеньем Все, что находят они в изреченьях запутанных скрытым. Истинным то признают, что приятно ласкает нам ухо».

Лукреций не догматичен и не скептичен. Он не догматичен потому, что стремится доказывать каждый свой тезис. Если верно, что философия- мировоззрение, которое, по крайней мере, стремится к тому, чтобы говорить на языке понятий, связывая их в логически стройную систему и доказывая свои тезисы, то творение Тита Лукреция Кара вполне отвечает этим требованиям. Лукреций не скептичен потому, что убежден в истинности своего «великого учения», которое он прямо называет «достоверным».

При этом Лукреций убежден также в том, что, для того чтобы изгнать из душ людей страх, достаточно показать природу такой, какова она есть на самом деле, этот страх изгонит сама «природа своим видом и своим внутренним строем» (II, 61). Поэтому К. Маркс и говорит, что у Лукреция природа обнажается и открывает взору всю свою прелесть.

Отношение к религии. Лукреций совершенно ясно и отчетливо представляет себе своего главного врага в своем святом деле освобождения людей от суеверий и связанных с ними неоправданных страхов. Все мировоззрение Лукреция сознательно направлено против религиозного мировоззрения. Лукреций полностью отвергает религию. Она оплот суеверий, а тем самым и многих бед. Под тягостным гнетом религии жизнь людей на земле влачится безобразно. Осуждая религию, Лукреций называет ее «гнусной» (II, 680). Он знаком с мыслью о том, что без религии, без страха перед всё знающими богами люди начнут творить преступления друг против друга. Напомним, что в Древней Греции софист Критий так думал: хотя богов нет, однако тот, кто их выдумал и ввёл связанную с ними религию, сделал хорошее дело, люди боятся богов – этих вечных свидетелей, от которых ничего нельзя скрыть, и совершают преступлений меньше, чем, если бы не было религии и страха перед богами и сверхъестественным возмездием. Лукреций не согласен с такой концепцией. Обращаясь к своему адресату, Лукреций говорит, критикуя религию: «Тут одного я боюсь, чтобы как нибудь ты не подумал, Что приобщаешься мной к нечестивым ученьям, вступая на преступлений стезю» (I, 80 – 82). И Лукреций возражает: отвергая тягостный гнев гнусной религии, мы вовсе не толкаем людей на путь преступлений. На этот путь толкает людей именно религия, именно «религия больше И нечестивых сама и преступных деяний рождала». Лукреций напоминает о том, как именно религиозные суеверия (а Лукреций не различает религию и суеверия, как часто делают, никакой истинной религии нет, всякая религия – клубок суеверий) заставили Агамемнона зарезать свою дочь, которой выпала участь «Гнусно рукою отца быть убитой, как жертве печальной, Для ниспослания судам счастливого выхода в море» .

Лукреций говорит об ужасающих вещаниях пророков с их бесчисленными нелепыми бреднями, которые нарушают устои жизни и отравляют людей страхом, изгоняя из их душ безмятежность. Активность этих пророков такова, что человеку трудно удержаться на правильных позициях в своём мировоззрении; обращаясь к своему адресату, Лукреций предупреждает его, что он под воздействием этих вещаний будет готов ежечасно отпасть от Лукреция, отказаться от истины… И это так и было! Истинное в своих основах мировоззрение Лукреция, Эпикура, Демокрита было задавлено в Римской империи гнетом религиозных суеверий и вырождающейся в мистицизм философии, что привело к мировоззренческой победе христианства, которое наложило на души людей «религии тягостный гнет» ещё на тысячелетия.

Лукреций стремится построить мировоззрение, исходящее только из самой природы, из её законов. У него есть понятие закона природы. Всё, что происходит, происходит по законам природы. Всё происходит «без помощи свыше» (I, 158), ничто не творится «по божественной воле» (I,150). Тщетно обращаться за помощью к богам и к оракулам. Вовсе «не по воле богов» некоторые женщины, например, бесплодны. И здесь боги не помогут. Мир вовсе не создан богами для людей.

Лукреций, опровергая ходячее учение о творении мира богом (как это было, например; у Платона, который учил о том, что космос сотворен умом-демиургом), высказывает такой довод: «...не для нас и отнюдь не божественной волею создан Весь существующий мир:

столь много в нем всяких пороков» (II, 180-181). Мир несовершенен, природа существует сама по себе, в мире ничто прямо не приспособлено к человеку, человек – часть мира, а не его цель и хозяин, он целиком подчинен законам природы и не "может их превзойти... Вот почему учение Лукреция казалось толпе суровым, разрушающим иллюзии людей на избранность среди прочих природных явлений. У Платона ум-демиург, он же бог, творит космос из вечного материала, из материи. Это не творение мира богом из ничего. Эта догма, спустя три века будет принята христианским мировоззрением, Лукреций как бы предвидит эту догму и спорит с ней решительно заявляя: «Из ничего не творится ничто по божественной воле» (I, 150).

Боги или бог не творят мир. И они миром и не управляют. Здесь Лукреций использует свое учение о бесконечности мира, Вселенной. Такой необъятной Вселенной боги управлять не могут. Лукреций пишет об этом очень выразительно: «Кто бы сумел управлять необъятной Вселенной, кто твердо Бездны тугие бразды удержал бы рукою искусной, Кто бы размеренно вел небеса и огнями эфира Был в состоянье везде согревать плодоносные земли Иль одновременно быть повсюду во всякое время, Чтобы и тучами тьму наводить, и чтоб ясное небо Грома ударами бить, и чтоб молнии метать, и свои же Храмы порой разносить, и, в пустынях сокрывшись, оттуда Стрелы свирепо пускать, и, минуя нередко виновных, Часто людей поражать, не достойных того и невинных?» (II, 1095-1104). На этот риторический вопрос, не требуется ответа. Правда, религиозное теологическое мировоззрение учит о том, что бог всемогущ, вездесущ, всеведущ... Он все может. Но, скажет Лукреций, у такого бога или у таких богов слишком много дел и забот. А богам это не пристало. Лукреций дает свой образ богов.

Боги. Парадоксально, но факт, что, отвергая религию, Лукреций признает существование богов. Здесь, как и во многом другом, он идет по стопам Эпикура. Эпикур освобождает богов от всяких забот о людях, о мире. Природа не нуждается в богах. Она сама все создает собственной волей по своим законам. Боги живут безмятежно и ясно в спокойном мире (см. I, 1093-1094). Лукреций утверждает, что «все боги должны по природе своей непременно Жизнью бессмертной всегда наслаждаться в полнейшем покое, Чуждые наших забот и от них далеко отстранившись. Всем обладают они и ни в чем не нуждаются нашем; Благодеяния им ни к чему, да и гнев неизвестен» (II, 646-651). Боги Эпикура-Лукреция, сосланные ими в «междумирья»,- идеализированные образы эпикурейско-лукрециевских мудрых людей, это воплощение той самой безмятежности и неозабоченности, которые считаются Эпикуром и Лукрецием идеальным состоянием человеческого духа, душевного внутреннего настроя человека, но не всякого, а мудрого, который стремится приблизиться к идеалу, отчужденному и опредмеченному в образах эпикурейских богов.

Безмятежным богам Лукреций противопоставляет обыденного, человека, обыденных людей. Они тоже ищут жизненный путь, но, ища его, тяжко заблуждаются. Они вечно в заботах. Они состязаются в дарованиях, спорят о своем происхождении, трудятся все дни и ночи напролет, чтобы достичь великой мощи и сделаться владыками мира. Их краткая жизнь протекает в опасностях и в потемках. Тот, кто знает, что на самом деле требует человека природа, смотрит на этих людей так же, как тот, кто наблюдает с прочного берега бурю на море и кораблекрушение, или как тот, кто, сам находясь вне опасности, наблюдает за сражением. «Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры, С твердой земли наблюдать за бедою, постигшей другого, Не потому, что для нас будут чьи-либо муки приятны, Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко» (II, 1-4). «Сладко смотреть на войска на поле сраженья в жестокой Битве, когда самому не грозит никакая опасность».

«Но ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно

Светлые выси, умом мудрецов укрепленные прочно:

Можешь оттуда взирать на людей ты и видеть повсюду,

Как они бродят и путь, заблуждаясь, жизненный ищут».

«О вы, ничтожные мысли людей! О чувства слепые!

В скольких опасностях жизнь, в каких протекает потемках

Этого века ничтожнейший срок! Неужели не видно, _

Что об одном лишь природа вопит и что требует только,

Чтобы не ведало тело страданий, а мысль наслаждалась

Чувством приятным вдали от сознанья заботы и страха?».

Таков идеал Лукреция. Этот идеал он и выражает в образах богов. Эти боги не нуждаются в людях, в их поклонении им, в культе, а значит, и в религии, и в жрецах, и в оракулах, которые якобы угадывают их волю, тогда как у них нет никакой воли по отношению к людям, ибо они им безразличны, нет нужды и в пророках, которые предсказывают намерения богов, у которых нет никаких намерений по отношению к человеческой истории,

Главная ценность. Главная ценность, которой обладают люди,- их разум. В разуме истинная сила человека. Без разума жизнь человека проходит в потемках и в страхе. Только разум может разогнать суеверия, страх перед смертью, боязнь и заботы, которые не устрашаются ни звоном доспехов, ни грозным оружием, которые не робеют ни перед золотом, ни перед властью, но, напротив, «пребываю? всегда средь царей и властителей смело» (П, 50). Человеку необходим прежде всего здравый смысл, иначе не на что будет опереться в познании природы; все обосновать и доказать нельзя, да и не надо. Надо ли доказывать, что существуют тела? О существовании тел говорит здравый смысл. Достаточно здравого смысла, чтобы признать очевидное: существование тел, Но одного здравого смысла мало, ибо в мире существует много неочевидного, к познанию которого надо идти путем рассуждения. Поэтому необходимо и острое суждение. Обращаясь к своему адресату, Лукреций говорит: «...перестань, лишь одной новизны устрашаясь, Наше ученье умом отвергать, а сначала сужденьем Острым исследуй его и взвесь; и, коль, прав окажусь я, Сдайся, а если неправ, то восстань и его опровергни» (II, 1040-1044). Лукреций не требует, чтобы его учение принималось на веру. Он призывает к научной дискуссии, он готов встретить опровержение своего учения, но не волевое, не авторитарное, а научное, опирающееся на острое суждение.

Придавая громадное значение показаниям чувств, Лукреций видит их ограниченность. Эту неполноту чувственного восприятия должна восполнить мысль. Мысль беспредельна. Вселенная не дана в чувственном восприятии, ибо она беспредельна, и она может быть охвачена только беспредельной мыслью; «Ведь, коль лежащему вне, за пределами нашего мира, Нет пространству границ, то стараемся мы доискаться, Что же находится там, куда мысль устремляется наша И улетает наш ум, подымаясь в пареньи свободном» (II, 1044-1047). Вот это свободное парение ума, не порывающее, однако, со здравым смыслом и с чувственной картиной мира, не ходящее в противоречие с чувствами в тех пределах, где они действуют, и является главной ценностью человека.

Но чтобы такое свободное парение было возможным, необходима свобода от сознания заботы и страха. Для такого освобождения надо освобождение от излишних потребностей. Телесной природе нашей достаточно только не страдать. Но от телесных страданий не спасают ни богатства, ни власть, человек одинаково мечется от лихорадочного жара и на узорчатых коврах, и на грубой подстилке. Найти покой Й отдых телу можно и на берегу ручейка, под ветвями высоких деревьев, для этого не требуются хоромы с золотыми изваяниями, ночные пиры, резной потолок золоченный, серебро и злато.

Отношение к философской традиции. Лукреций осознает, что он в своем учении опирается на греческую философскую традицию, что он переводит греческое философское мировоззрение на язык латинской культуры, и это нелегко. Он озабочен терминологическими трудностями, он предупреждает, что «к новым словам прибегать мне нередко придётся При нищете языка и наличии новых понятий» (I, 138-139). Приводя греческий термин, связанный с философией Анаксагора,- «гомеомерия», Лукреций сетует на то, что «нам передать это слово не позволяет язык и наречия нашего скудость» (I, 831-832), но он понимает смысл этого термина, его суть и говорит: «...тем не менее, суть его выразить вовсе не трудно» (I, 833).

Лукреций обходит молчанием взгляды софистов, Сократа, Платона, Аристотеля, стоиков, скептиков. Он принимает во внимание только материалистическую натурфилософскую традицию в греческой философии.

Ему известны учение о том, что начало всего вода, а также учение, что начало всего воздух, а также учение, что начало всего земля, учения дуалистические, которые берут за начало воздух и огонь или воду и землю. Ему известны учение Гераклита о том, что началом всего сущего является огонь, а также учение Эмпедокла о четырех началах: огне, воздухе, воде и земле. Он знает учение Анаксагора о гомеомериях как началах всего. Наконец, он знает учение Эпикура.

Лукреций резко отрицательно относится ко всем вышеназванным учениям, кроме учения Эпикура. Только оно одно истинно.

Лукреций в корне не признает учение Гераклита: «...те, кто считал, что все вещи возникли Лишь из огня, и огонь полагали основою мира, Кажется мне, далеко уклонились от здравого смысла. Их предводителем был Гераклит, завязавший сраженье, По темноте языки знаменитый упреков, но больше Слава его у пустых, чем у строгих искателей правды» (I, 635-640).Возражения Лукреция основательны. Непонятно, как могли бы столь разнообразные вещи образоваться из огня. Они или должны оставаться огнем, что нелепо, или огонь должен менять свою сущность и превращаться в другую сущность, но это равносильно превращению в ничто (утрата своей сущности) и возникновению из ничего (возникновение другой сущности). Это нелепо, а также нелепо «говорить, что вещи - огонь и что истинной вещи. Между вещей ни одной помимо огня не бывает...» (I, 690-691). Такое Лукреций называет «безумьем» (I, 692).

С большим уважением Лукреций говорит об Эмпедокле, причем воспевается Сицилия, однако она ничего более достойного не рожала, чем Эмпедокл, но «все же и он, и все те, о которых мы раньше сказали, Что и ничтожней его и во многом значительно ниже, хоть вдохновенно открыть удавалось им ценного много. Все же, дойдя до начатков вещей, потерпели крушенье...» (I, 734-736, 740). Их главные ошибки состоят в том, что все, они, признавая движение, не допускали пустоту, а также не знали предела делению.

Эти недостатки относятся и к учению Анаксагора. Кроме того, первоначала Анаксагора неустойчивы, они во всем подобны смертным вещам, а, следовательно, и сами смертны. Учение Анаксагора о том, что все существует во всем, Лукреций называет «увертками» и высмеивает: «...тогда и зерно, дробимое камнем тяжелым, Крови следов оставлять должно бы на нем постоянно».

Этим натурфилософам Лукреций противопоставляет Эпикура. Только Эпикур знает истину. Правда, по имени Эпикур назван в поэме Лукреция только один раз, когда говорится, что Эпикур своим дарованием превзошел и затмил всех людей так же, как Солнце затмевает звёзды (см. III, 1042-1043). Но в поэме содержатся и анонимные восхваления Эпикура. Так, в книге первой (66-79) Лукреций говорит об эллине, которого не запугали ни молва о богах, ни молния, ни гром, который то время, когда жизнь людей безобразно влачилась тягостным гнетом религии, обладая духовной решимостью, взломал затвор природы и своей мыслью охватил 5езграничные пространства и объяснил, что может ходить, а что не может, объяснил, какие силы даны вещам и каков их предел,- человек, который попрал ту самую религию, которая попирает людей. В книге третьей восхваляется человек, который постиг сущность нощей, благодаря мысли которого «разбегаются страхи чуши, расступаются стены мира» (III, 16-17), человек, благодаря которому «открылась вся природа везде и доступною сделалась мысли» (III, 29-30). Этот человек, в котором нельзя не узнать Эпикура, вызывает у Лукреция «божественную радость» и даже «священный ужас». Анонимно восхваляется Эпикур и в шестой книге поэмы за то, что он «правдивою речью очистил людям сердца и конец положил... и страсти, и страху...» (VI, 24-25,), доказав, что «род человеческий вовсе напрасно душе волнуется скорбной тревогой».

Главные проблемы. В начале поэмы, после гимна Венере (с этого начинается поэма), Лукреций, обращаясь своему адресату, говорит, что «о сущности высших небес и богов собираюсь Я рассуждать для тебя и вещей объясняю начала» (I, 54-55). К этим проблемам надо добавить проблему души, ведь ужасающие вещания pop оков, их нелепые бредни и угрозы относятся, прежде всего, к загробному существованию людей, именно в этом существовании пророки угрожают им вечной карой. И до тех пор нельзя дать отпор этим суевериям и угрозам, пока неизвестна природа души: «...рождается вместе С телом она или в тех, кто родился, внедряется после, Вместе с нами она погибает, расторгнута смертью, Или же к Орку во тьму и к пустынным озерам исходит, Или в животных иных воплощается вышнею волей...» (I, 112-116). Таковы главные проблемы, стоящие перед Лукрецием. О богах мы уже сказали. Кроме этих проблем Эпикур поднимает массу вопросов, в ряде которых он

делает гениальные догадки. Это, например вопрос о наследственности. Из перечисленных главный вопросов главнейшим является вопрос о началах. Этот вопрос - ключ к разрешению всех остальных проблем, в том числе и к вопросу о том, «в чем состоит души природа и духа» (I, 131).

Главная истина. В основе всего мировоззрения Лукреция лежит закон сохранения бытия, сформулированный еще Парменидом в конце VI в. до н. э. Лукреций говорит об этом законе неоднократно в разном контексте и по разным поводам, он никогда о нем не забывает. Только в книге первой философ повторяет эту истину не менее шести раз: «Из ничего не творится ничто» (I, 150), «Из ничего… ничто не родится» (I, 205), «…природа… в ничто ничего не приводит» (I, 215-2I6), «Невозможно вещам НИ в ничто отходить, ни обратно из ничего вырастать» (I, 875-858),

Материя. Это главная истина раскрывается материалистом как вечность материи: «...вся существует материя вечно».

ЕСЛИ бы не было материи, то каждая погибшая вещь гибла бы целиком и полностью, и мир в целом давно бы погиб. «Но, с истребленьем вещей, материи тел не способна Смерть убивать...» (II, 1002-1003). Ничто не приходит в материю извне и ничто из нее не уходит. «Ни какая внешняя сила не может вторгнуться в материю. Следовательно, никакой дух, никакой демиург, никакой бог не могут обращаться с материей как своим материалом, творя из нее мир, космос. Материя – не материал для нематериальных сил, она не сотворена ими, она существует вечно, она всегда равна самой себе. Все, что происходит в природе, происходит в лоне материи и по законам природы.

Первоначала. Теперь мы переходим к центральному моменту в учении Лукреция, к учению о началах всего сущего. ЭТО одновременно вопрос и о строении материи. Эти начала называются по-разному: родовые тела, семена вещей, изначальные тела, первородные начала, первичные начала, зиждительные тела. Они неделимы, а поэтому должны были бы называться атомами («атомон» - «неделимое»), у Лукреция же латинским термином - калькой. Но Лукреций почти нигде не называет их атомами (в латинском варианте). Неделимость - одно из свойств этих начал, которое у Лукреция не заслоняет другие их свойства, хотя неделимость, пожалуй, - все же их главное свойство.

Но не менее важно и то, что эти начала вечны неизменны. Главная истина Лукреция реализуется у него в учении о вечности и неизменности начал. Они не содержат в себе ничего изменчивого, в противном случае тезис о том, что из ничего ничего не происходит и в ничто никто не уходит, не действовал бы. Закон ранения бытия принимает у Лукреция форму закона вечности и полной неизменности первоначал. Эти начала возникают и не погибают, они переходят друг в друга, они не изменяются, они не распадаются на части, они абсолютно тверды, «крепки, плотны и вески(II, 100). Лукреций убежден, что «должно пребывать всегда нерушимое нечто, Чтобы не сгинуло все совершенно, в ничто обратившись».

Это убеждение Лукреция не соответствует духу и содержанию современной физики, которая не нашла в природе таких вечных и неизменных начал. В фундаменте мира все так же изменчиво, как и на его верхних этажах. В результате мир плывет и проваливается в небытие. Так сказал бы Лукреций, живи он сейчас. Его удовлетворила бы взаимопревращаемость первоначал. Такую взаимопревращаемость он допускал только уровне вещей, состоящих из первоначал.

Лукреций пытается обосновать свой образ первоначал. Они неделимы, иначе в течение вечного времени они бы раздробились настолько, что превратились бы в ничто. Они неделимы также потому, что не содержат в себе пустоты. Они тверды, потому что если бы они были мягки, то нельзя было бы объяснить существование твердых предметов, тогда как существование мягких предметов при твердых началах объяснимо за счет примешанной к твердым началам пустоты. Лукреций говорит, что «построить весь мир мы хотим на бессмертных основах, Чтобы он мог пребывать нерушимым во всем его целом, Ибо иначе в ничто у тебя обратятся (II, 859-864). Начала, далее, невидимы. [ доказывает возможность существования невидимых тел на примере ветра: он невидим, но тем не менее телесен, оказывая телесное воздействие на другие видимые

Критерии телесности. У Лукреция мы находим два главных критерия телесности: по отношению к субъекту и по отношению тел друг к другу. По отношению к субъекту общее свойство всех тел - их ощущаемость, их способность приводить наши чувства в движени, «доступность осязанию». Объективное же свойство тела - его способность «противодействовать и не пускать». Кроме того, указывается еще такое свойство, как способность «давить книзу». Но возникает вопрос: можно ли считать первоначала телами, если они невидимы (вследствие своей малости)?

Конечно, каждое единичное первоначало, каждый отдельный атом вследствие своей малости не может, воздействуя на органы чувств, вызвать то или иное ощущение. Но в достаточном количестве отдельные атомы или изначальные тела способны вызвать такие ощущения, если, конечно, это будет группа атомов одного и того же рода.

Разнородность первоначал. Лукреций подчеркивает, что в природе все различно: «В особь любую вглядись ни по отдельности в каждой породе, Ты убедишься, что все* они разниться будут фигурой. Иначе дети своих матерей узнавать не могли бы, Как и детенышей мать...» (II, 347-349). «Если возьмешь, наконец, ты отдельный хлебные зерна Злаков любых, то и тут не найдешь совершенно похожих Так, чтобы не было в них хоть каких-нибудь мелких отличий» (II, 371-374). «То же различие мы замечаем средь раковин всяких, Лоно пестрящих земли, там, где мягкими волнами море Влагу сосущий песок убивает в изгибе залива» (II, 374-376). Должны так же и «Первоначала вещей - раз они порожденье природы, А не при помощи рук на один образец создавались,- В формах различных летать и несхожими быть по фигурам» (II, 378-379). Итак, первоначала отличаются друг от друга формой и фигурой. Они могут быть крупнее и мельче. Те, которые мельче, обладают большей подвижностью (так масло течет «лениво», возможно, потому, что состоит из более крупных начал, чем вода) и большей степенью проникновений (так свет проходит сквозь рог фонаря, а дождь не проходит, значит, первоначала света мельче, чем первоначала воды, которые со своей стороны мельче, чей первоначала масла). Однако разнородность первоначала вещей не беспредельная. «Первоначала вещей... Лишь до известных границ разнородны, бывают по формам» (II, 479-480), «при свойственных им одинаково малых размерах, не допускают они и значительной разницы в формах», «разнородность фигур у материи также предельна».

Однако внутри своего рода количество первоначал неисчислимо, так что в целом в природе повременно существует бесконечное, неисчислимое беспредельное количество атомов.

Все атомы (будем их так называть для краткости, хотя Лукреций не любит это слово), как разнородные, отличаются друг от друга своими движениями, ударами, тяжестью, сочетаниями, положением, промежутками между собой. Они образуют различные сочетания - вещи.

Пустота. Однако чтобы это было возможно, т. е. чтобы были возможны движения, промежутки, удары и столкновения первоначал, их сочетания, необходима, думает Лукреций, пустота. Ее-то мы не воспринимаем. Поэтому она не тело. Тем не менее, пустота существует. До факта существования пустоты мы доходим умом, исходя из непосредственно нам данного факта движения. Если бы все было сплошь заполнено телами, то движение было бы невозможно. Так же и пористость вещей, когда вода просачивается сквозь камень, и прохождение звуков (а звуки, как и свет, состоят, думаем Лукреций, тоже из первичных тел, что применительно к свету означает, что Лукреций подошел к полуистинной корпускулярной теории света, насчет звука же он полностью ошибался), и прохождение пищи по стволам растений и т. п. явления говорят о существовании пустоты, т. е. пространства, не заполненного телами, чье свойство, как было отмечено выше,- противодействовать и не пускать. О существовании пустоты говорит и то, что у разных тел их веса непропорциональны их объемам, что означает, что более легкое тело содержит в себе больше пустоты. Пустота невесома (I, 363) и уступчива (II, 273), ее общее свойство в отличие от тел в неощущаемости.

Двоякость природы. Итак, «составляют природу две вещи: Это, во-первых, тела, во-вторых, же, пустое пространство. Где пребывают они и где двигаться будут различно» (I, 420-421). Нет никакой третьей природы, которая была бы непричастна телу и пустоте. Все остальное или свойства, или явления тел и пустоты. Свойство - то, что невозможно отделить или отнять без разрушения того, чьим свойством это свойство является. Так, вес - свойство камней, теплота - свойство огня, влажность

Свойство воды, общее свойство пустоты - неощущаемость, свойство всех тел - ощущаемость [и опять встает вопрос, как это примирить с положением, что начала вещей сами по себе сверхчувственны: «,..лежит далеко за пределами нашего чувства Вся природа начал» (II, 315-313),- но тем не менее являются телами].

Явление - то, что может приходить и уходить, не разрушая того, явлением чего оно является. Это события, деяния, которые сами до себе не самобытны, их совершают тела в определенных местах, они - явления тела в пространстве, в пустоте: «…у всех без изъятья деяний Ни самобытности нет, ни сущности той, как у тела. И не имеют они никакого сродства с пустотою; Но ты по праву скорей называть их явленьями можешь Тела, а также и места, в котором все происходит».

Время» К числу явлений относится Лукрецием и время. Он думает, что «времени нет самого по себе», время не существует «вне движения тел и покоя» (I, 463). Тем не менее, Лукреций говорит о бесконечности времени, но это бесконечность не какой-то самостоятельной сущности наряду с телами и с пространством, а бесконечность совершающихся в природе процессов, бесконечность движения.

Движение. Источником всех движений, которые происходят в космосе, является движение основных начал: «...тела основные мятутся в вечном движенье всегда» (II, 89-90), Лукреций пытается обосновать этот важнейший тезис о природе вещей. Это перводвижение первоначал философ объясняет тем, что основные тела находятся в бесконечном пространстве, в уступчивой бесконечной пустоте, где нет низа, на котором они могли бы успокоиться: «телам начал основных совершенно Нету покоя нигде, ибо низа-то нет никакого, Где бы, стеченье свое прекратив, они оседали» (I, 992- 994). Обращаясь к своему адресату, философ-поэт говорит: «Дабы ты лучше постиг, что тела основные мятутся В вечном движенье всегда, припомни, что дна никакого Нет у Вселенной нигде, и телам изначальным остаться Негде на месте, раз нет ни конца, ни предела пространству». Таким образом, Лукреций объясняет причину вечного движения основных тел бесконечностью пространства. Если Вселенная бесконечна в пространстве, то «телам изначальным, конечно, Вовсе покоя нигде не дано в пустоте необъятной» (II, 95 - 96).

Но он указывает еще на две причины движения первотел: их вес «первоначала вещей уносятся собственным весом» и толчки. Но толчки, т.е. столкновения первотел, служат скорее причиной изменения направления движения (так сталкиваются к разлетаются биллиардные шары), эти движения вторичны; чтобы сталкиваться, надо уже обладать движением. Поэтому из этих двух причин на первое место выходит движение от веса, которое заслоняет собой и ту форму движения, о которой говорилось выше: такое движение, при котором они «мятутся», т, е. двигаются в разных направлениях, мечутся.

Парадоксом в учении Лукреция является то, что он утверждает, что в пустоте нет никакого низа, однако основные тела обладают свойством давить книзу (это, как мы выше отметили, одно из свойств всякого тела), и их исходное движение происходит «в направлении книзу отвесном».

Это самое исходное движение атомов - то движение, которым они двигались до возникновения миров. Они движимы собственным весом (у Лукреция нет понятия невесомости» а если и есть, то только для пустоты, он не знает того, что вес тела - это, согласно его же терминологии, не свойство, а явление, т. е. он, может быть и не быть, не разрушая своим убытием тела). Двигаясь в пустоте, они движутся с одинаковой скоростью, независимо от своего веса (а первотела отличаются своим весом, ибо, будучи одинаково плотны, они различны по размерам, что неизбежно ведет к разнице в их весах). Это было великой догадкой философа-ученого. Аристотель, не признавая пустоты («природа боится пустоты»), не мог отвлечься от сопротивления среды, а потому думал, а за ним и другие вплоть до Галилея и Торричелли, что более тяжелые тела падают с большей скоростью, чем более легкие. Но у Лукреция совершенно не было понятия ускорения. У него «основные тела» падают с одинаковой скоростью независимо от веса, не увеличивая свою скорость. Это движение завершается с безмерной быстротой (ибо пустота не оказывает сопротивления), скорость движения первотел происходит быстрее, чем Солнца сиянье, т. е. больше скорости света. Лукреций, таким образом, не только подошел к корпускулярной теории света, но и поставил вопрос о соотношении происходящих во Вселенной движений со скоростью света, неправильно допустив движение тел более быстрое, чем скорость света.

Отклонение. Итак, первотела падают «в направлении книзу отвесном» с равными скоростями без ускорения. В таком случае между ними невозможны столкновения. А если так, то невозможны и взаимодействия, а тем самым невозможно образование миров. И Лукреций, вслед за Эпикуром (но у Эпикура в сохранившихся сочинениях этого нет), вводит самый удивительный, пожалуй, момент его мировоззрения - непроизвольное отклонение падающих атомов: «...уносясь в пустоте, в направлении книзу отвесном, Собственным весом тела изначальные в некое время В месте неведомом нам начинают слегка отклоняться» (II, 217-219), или «первичных начал отклонение, И не в положенный срок и на месте дотоль неизвестном» (II, 292-293).

Необходимо подчеркнуть, что это легкое отклонение происходит в неведомое время и в неведомом месте, т. е. оно совершенно произвольно, оно не обусловлено ни какой-либо внешней причиной, ни местом, ни временем.

Физика и этика. С самопроизвольным отклонением атомов Лукреций непосредственно связывает свободу в поведении человека, свободу воли. Отклонение основных тел разрывает роковую цепь причин и следствий, разрушает законы рока, не будь его- люди не могли бы действовать по своему желанию, они были бы только марионетками. Конечно, бывает и так, что люди движутся вследствие внешнего толчка, по принуждению, но далеко не всегда. Начальным толчком может быть собственная воля, которая восстает против принуждения и способна с ним бороться. Свободные покупки людей подобны свободному отклонению атомов: «Как и откуда, скажи, появилась свободная воля,

Что позволяет идти, куда каждого манит желанье, И допускает менять направленье не в месте известном И не в положенный срок, а согласно ума побужденью?».

т. е. в непредписанное нам кем-то время и в непредписанном нам кем-то месте. Итак, «первичных начал отклоненье» служит тому, «чтобы ум не по внутренней только Необходимости все совершал и чтоб вынужден не был Только сносить и терпеть и пред ней (необходимостью.- А. Ч.) побежденный склоняться» (11,289-291). Лукреций Кар умозаключает не только от физики к этике, но и от этики к физике: раз у нас есть свобода, a это факт, то надо в самом фундаменте природы признать самопроизвольное отклонение основных тел. И здесь он апеллирует к основному закону бытия: «...из ничего ведь ничто, как мы видим, не может возникнуть» (II, 287), наша свобода не из ничего, она обусловлена особым видом движения первоначал.

Вещи. Первоначала могут существовать автономно, так они все существуют первоначально, до отклонения, но могут находиться и в связи друг с другом, образуя большие, более или менее устойчивые, скопления-вещи, предметы, тела, те самые тела, о существовании которых говорит нам здравый смысл. Эти вещи преходящи, они возникают и гибнут, но это не означает, что нарушается закон сохранения бытия и что-то возникает из ничего и что-то превращается в небытие, потому что вещи состоят из вечных и неизменных начал, из начал, обладающих бессмертной природой» (I, 236). Начала, образуя многообразные сочетания, образуют и все многообразие вещей: «...всякую вещь образует семян сочетанье» (II, 687), так что «хотя существует и множество общих Первоначал у вещей, тем не менее очень различны Могут они меж собой оставаться во всем своем целом; Так что мы вправе сказать, что различный состав образует Племя людское, хлеба наливные и рощи густые» (II, 695-699). Иначе говоря, «материи все измененья - Встречи, движения, строй, положенье ее и фигуры - Необходимо влекут за собой и в вещах перемены» (II, 1020- IU22). Разные сочетания, встречи, движения, строй, положение разнофигурных и разноформенных первотел образуют небо и землю, потоки и моря, деревья и животных. Рассматривая огонь как тело, т. е. разделяя со всеми древними ошибочное понимание огня, Лукреций как бы принимает мысль Гераклита, что огонь может превращаться в другие предметы, но дает этому свое объяснение, исходя из учения о вещах и телах как системах первотел. Возникшие из огня тела не остаются, в сущности, огнем, как думал Гераклит, просто «тела существуют, которых Встречи, движенья, строй, положения их и фигуры Могут огонь порождать, а меняя порядок, меняют Также природу, и нет ни с огнем у них сходства...» (I, 684-687). Имеет значение, какие первотела войдут с какими в сцепление, в каком они положении, каковы их движения.

Через всю поэму проходят сравнение первоначал буквами, а тещей - со словами.

«Даже и в наших стихах постоянно, как можешь заметить, множество слов состоит из множества букв однородных, Но и стихи, и слова, как ты непременно признаешь, Разнятся между собой и по смыслу, а также по звуку Видишь как буквы сильны лишь одним измененьем порядка, Что же до первоначал, то они еще больше имеют Средств для того, чтоб из них возникли различные вещи» (I, 823 – 829).

Образуя тела, первоначала не слипаются, они всегда разделены пустотой. Правда, между ними могут быть сцепления, но только при их соответствующих формах и фигурах. При столкновении одни первотела отлетают далеко, а другие – на «ничтожные лишь расстояния» (II, 101), «сложностью самых фигур своих спутаны, будучи цепко» (II, 102). Таковы все твердые тела: алмаз, кремень, железо, медь. Напротив, воздух и солнечный свет

состоят из таких частиц, которые не сцеплены между собой, а потому, сталкиваясь, разлетаются на значительные расстояния. Но и будучи сцепленными, первоначала продолжают находиться в движении, они ни

когда не застывают на одном месте, не находятся в покое, только эти движения совершаются «потаенно и скрыто от взора» (II, 128). Лукреций говорит здесь фактически о молекулярном движении, которым наполнено, казалось бы, самое спокойное и холодное тело.

Далее, текучие и жидкие тела состоят из гладких и круглых частичек, а дым, туман и пламя - из острых и разумеется, не сцепленных между собой. Морская вода отличается от пресной воды тем, что в ней к гладким частицам примешаны шершавые. Гладкие и шершавые частицы можно разделить, говорит Лукреций, положительно, таким образом, отвечая на вопрос о возможности опреснения морской воды - важная проблема нашего времени.

Однако возможности сочетания первотел не беспредельны. Иначе возникали бы чудовища, аналогичные бессмысленным сочетаниям букв.

Взаимопревращаемость без развития. В природе происходит постоянный круговорот первотел, в ней ничего не пропадает, но и ничего не возникает из ничего, потому что «природа всегда возрождает одно из другого»(I, 263). Распадаясь на первоначала или изменяя свои состав, когда одни первотела приходят, а другие уходят, или изменяя свои внутренние движения и т.д., тела превращаются в другие качественно от них отличные тела, так что «все возникает одно из другого» (II, 874), например, «в скот переходят ручьи, и листья, тучные пастьбы» (II, 875). В этом смысле «весь мир обновляется вечно» (II, 75), однако «перемен никаких не бывает, А все неизменно» (I, 588).

Это, конечно, метафизическая мысль, исключающая возможность развития, в частности образования новых, дотоле не существующих тел, например новых видов животных, исключающая биологическую, прежде всего, эволюцию. Также не вяжется с этим в общем признаваемый Лукрецием культурный прогресс человечества, когда люди, создавая искусственную среду обитания, создают новые, дотоле не существующие вещи. Лукреций обращает внимание лишь на одну сторону - воспроизводимость во времени все тех же видов живой природы, на наследственность, которую он объясняет неизменностью первоначал, не выделяя здесь, конечно, ибо уровень званий того времени это не позволял, особые, несущие в себе наследственную информацию первоначала- гены. Где уж Лукрецию дойти до этого, если в XX в. люди существование таких первоначал отрицали (в «Словаре иностранных слов» (1950) к слову «миф» в качестве иллюстрации была присовокуплена фраза: «мифическая теория генов»)

Однако Лукреций не знает того, что наследственность не исключает изменчивости, а потому абсолютизирует первое: если бы первоначала изменялись, говорит великий мыслитель, то «не могли б столько раз повторяться в отдельных породах Свойства природные, нрав и быт, и движения предков» (I, 597-598). Но наряду с этим у Лукреция есть гениальная, предваряющая учение Менделя, догадка о том, что первоначала, несущие, как мы бы сейчас сказали, в себе наследственность, реализуются не все сразу в следующем поколении, они могут присутствовать в ближайшем поколении, никак не проявляясь, и проявляться в следующих поколениях, отчего его дети могут быть похожи не на своих родителей, своих дедов и даже на более отдаленных предков. Это, говорит буквально Лукреций, происходит потому, что «отцы в своем собственном теле скрывают множество первоначал в смешении многообразном, из роду в род от отцов к отцам по наследству идущих; так производит детей жеребьевкой Венера, и предков волосы, голос, лицо возрождает она у потомков» (VI, 1220-1224). Эта «жеребьевка Венеры» замечательна! Здесь фактически говорится о том, что в сочетаниях наследственных черт есть элемент случайности, благодаря которому все особи одного и того же вида отличаются друг от друга при общей, конечно, их существенной схожести друг с другом и при отсутствии уродств (которые, конечно, бывают как результат изъянов в наследственном коде). Но это несчастный случай. Лукреций, однако, не доходит до мысли, что «жеребьевка Венеры» может давать такие изменения у потомства, которые приводят к тому, что один вид порождает другой, качественно от него отличный, к идее изменчивости самих видов.

Первичные и вторичные качества. Таких терминов у Лукреция нет, это терминология философии нового времени (Галилей говорил о «первичных качествах», а Локк также и о «вторичных качества»). Но по сути своей проблема первичных и вторичных качеств была поставлена уже Демокритом. Эпикур и Лукреций развивали и детализировали то решение этой проблемы, которое дал ей Демокрит, который думал, что атомам присущи только форма, величина, положение, перемещение в пространстве, т. е. то, что потом стали называть «первичными качествами», но у них нет ни запаха, ни цвета, ни вкуса, т. е. того, что вместе со звуком и осязательностью стали позднее называть «вторичными качествами», однако вторичные качества связаны с первичными причинно: вторичные качества являются следствием первичных, но причиняются они только при воздействия первичных качеств на субъект, на органы чувств субъекта.

Эта мысль была подхвачена всеми, древними атомистами. Согласно Лукрецию, изначальные тела лишены цвета, вкуса, запаха, но, различаясь по формам и фигурам, способны, воздействуя на те или иные органы чувств, вызывать различные ощущения, которые мы ошибочно приписываем самим телам, но на самом деле «у тел основных никакой не бывает окраски» (II, 737), доказательством тому является хотя бы то, что без света нет цвета, а если так, то цвета - не свойства, а явления у (согласно терминологии Лукреция), так что первичные качества можно, пожалуй, сблизить со «свойствами», а вторичные качества - с «явлениями». Конечно, различием форм и фигур первотел легче всего можно объяснить различие в осязании и во вкусе (это чувство наиболее близко к осязанию), поэтому Лукреций, доказывая субъективность вторичных качеств, начинает именно с этого: «…и мед и молочная влага На языке и во рту ощущаются нами приятно; Наоборот же, полынь своей горечью или же дикий Тысячелистник уста кривят нам отвратительным вкусом. Так что легко заключить, что из гладких и круглых частичек То состоит, что давать ощущенье приятное может; Наоборот, то, что нам представляется горьким и терпким, Из крючковатых частиц образуется, тесно сплетенных, А потому пути к нашим чувствам оно раздирает, Проникновеньем своим нанося поранения телу» (П, 398-407). От вкуса Лукреций переходит к звуку и цвету. Он думает, что звук так же порождается в нашем органе слуха, как вкус в языке, что звук состоит из частиц, и он различает «визг от пилы» и звуки кифары, последний состоит из гладких элементов, первый из таких частиц состоять не может. «Не полагай и того, что от сходных семян происходят Краски, которые взор своим цветом прекрасным ласкают. Так же, как те, что нам режут глаза, заставляя слезиться, Или же видом своим возбуждают у нас отвращенье» (II, 418-421). Также зловоние и благовоние вызываются различными по форме частицами, первотелами, элементами. Общий вывод таков: «...все то, что для нас и отрадно, и чувству приятно, Должно в Себе содержать изначальную некую гладкость; наоборот, что для чувств и несносно и кажется жестким, То несомненно в себе заключает шершавое нечто» (II, 422-425), Лукреций, конечно облегчает себе задачу, доказывая объективность вторичных качеств, ставя во главу угла такие явно субъективные критерии, как приятное и неприятное. Необходимо отметить также, что он не только объясняет разность ощущений разностью форм первичных тел, атомов, но и, совершая круг в доказательстве, через различия в ощущениях доказывает различие форм атомов: «...должны далеко не похожие формы Быть у начал, раз они вызывают различные чувства» (II, 442-443).

Необходимо, далее, добавить, что Лукреций не ограничивается объяснением разницы в ощущениях различиями только в формах самих атомов, но придаёт значение и их сочетаниям. Цвет, конечно, субъективен, но он меняется не от субъекту, а от объекта, от сочетания первоначала, завися от того, какие первоначала в какое вступают сочетание и как они взаимно двигаются, поэтому тело может, как бы внезапно менять свою окраску, продолжая оставаться из тех же элементов: «Так, если буря начнет вздымать водяные равнины, Мраморно-белыми тут становятся волны морские», «предмет, представлявшийся черным, Если смешалась его материя и изменился. В ней распорядок начал, и ушло и прибавилось нечто, Может на наших глазах оказаться блестящим и белым».

Лукреций доказывает то, что атомам не могут быть присущи вторичные качества, тем, что вторичные качества изменчивы, и если бы они были присущи самим первоначалам, то те не могли бы быть вечными и неизменными, не могли бы составлять твердый фундамент, прочную основу, на которой разыгрываются многообразные явления, и все превратилось бы ни во что: «Всякий ведь цвет перейти, изменившись, способен во всякий; Но невозможно никак так действовать первоначалам, Ибо должно пребывать всегда нерушимое нечто, Чтобы не сгинуло все совершенно, в ничто обратившись» (II, 749-752).

После сказанного мы можем вернуться к вышепоставленной проблеме - критерием тела является его ощущаемость, но первоначала, «вся природа начал» «лежит далеко за пределами нашего чувства» (II, 312- 313), а ведь это главное: «... при посредстве невидимых тел управляет природа» (I,328). Ответ состоит в том, что отдельные частицы не могут быть восприняты (у Лукреция есть н догадка о «пороге ощущения»), но в больших массах они воспринимаемы, они воспринимаемы как тела - сочетания начал, хотя это восприятие и не похоже на сами начала, не является их адекватным образом.

Проблему вторичных качеств, как мне кажется, удачно решил Аристотель, когда он использовал для этого решения свое нововведение: различение актуального и потенциального. Конечно, без света нет цвета, но и в темноте алая роза является алой в возможности; конечно, когда на алую розу никто не смотрит, т. е. отражаемый ею свет не падает на сетчатку органа зрения, алая роза не алая, но она потенциально алая.

Доказательства существования сверхчувственных тел. Естественно, что, будучи сверхчувственными, первоначала, как и пустота, не могут быть познаны на чувственной ступени познания, но наши чувства дают нам такие сведения о мире, показывают нам такие явления, которые невозможно объяснить, если не домыслить существование сверхчувственных телец. Мы не видим, как высыхает влажное тело, но оно, тем не менее, высыхает; мы не видим запахов, но они есть; мы не видим, как истирается изнутри носимое на пальце кольцо, но оно истирается... Й эти факты и множество с ним сходных говорят, утверждает Лукреций, что в основе всех вещей лежат мельчайшие недоступные нашим чувствам тела, первичные тела, атомы.

Происхождение жизни. В проблеме происхождения жизни, которую и современная наука не может решить, Лукреций занимает принципиально правильные позиции, которые, конечно, имеют общий характер и научно

могли быть раскрыты в I в. до н. э. при тогдашнем уровне физики, химии и биологии. Лукреций не гилозоист. Для него ясно, что сами по себе первоначала не обладают жизнью. Поэтому проблема происхождения

жизни выступает как проблема возникновения живого

из неживого. Поскольку для Лукреция живое - это непременно и чувствующее, проблема происхождения живого из неживого является, с другой стороны, проблемой происхождения чувствующего из бесчувственного.

Это возможно не потому, что первичные тела наделены жизнью и чувством, а благодаря тому, «Как и в порядке, каком сочетаются между собою Первоначала вещей и какие имеют движенья?» (II, 884-885). Обращаясь к своему адресату, философ спрашивает: «Что же такое ещё смущает твой ум и колеблет И заставляет его сомневаться,

что можно началам, Чувства лишенным, рождать существа, одаренные чувством?» (II, 886 888). Здесь важно, «насколько малы те начала, Что порождает собой ощущенья» какой они формы, Также какие у них положенья, движенья, порядок» (II, 894-896). Отстаивая мысль о происхождении живого из неживого, Лукреций проводит аналогию с огнем, в который превращаются сухие поленья при своем разложении в пламени. Он указывает на происхождение птенца из яйца как доказательство своего тезиса о возможности происхождения живого из неживого (яйца). Разделяя общую ошибку о возможности непосредственного зарождения живого из неживого, минуя яйцо, Лукреций на то, что черви якобы непосредственно зарождаются из земли. Доказательством того, что первичные тела не могут обладать жизнью и чувствами, Лукреций считает, как и в случае вторичных качеств, что жизнь преходяща, а чувства изменчивы, поэтому тот, кто утверждает, что «способное к чувству творится Из одаренного им, давая его и началам, Тот вместе с тем признает за началами смертную сущность» (II, 902- 904). Если начала имели бы чувства, то они могли бы смеяться и плакать, могли бы рассуждать о собственных первоначалах, но «если вполне во веем они смертным подобны, Значит, и сами должны состоять из других элементов, Эти - опять из других, и конца ты нигде не положишь» (II, 980-982) - «вздор это все, да и прямо безумье» (II, 985), «без всяких начал смеющихся можно смеяться И разуметь и в ученых словах излагать рассужденья, Не состоя из семян и разумных и красноречивых» (II, 986-988).

Смерть. Смерть противоположна жизни. Смерть не есть переход бытия в небытие, поскольку смерть не имеет силы над первоначалами и над материей как совокупностью этих первоначал. Смерть расторгает лишь сочетания первоначал, в результате чего живое становится неживым, чувствующее - бесчувственным. Но тут же жизнь производит иные сочетания. Смерть и жизнь неразделимы, всему, что сложено из первоначал, положен предел, гибель сложного справедлива и естественна, но также и естественна и жизнь. Конкретно же «то побеждают порой животворные силы природы, То побеждает их смерть. Мешается стон похоронный и жалобным криком детей, впервые увидевших солнце. Не было ночи такой, ни дня не бывало, ни утра, Чтобы не слышался плач младенческий, связанный с воплем, сопровождающим смерть и мрачный обряд погребальный» (II, 575-580).

Душа. Но люди верят, что смерть поражает только тело; душа же, как особая сущность бессмертна, и она или уходит в подземное царство мертвых, или вселяется в другое тело. Выше мы отметили, что это важнейшая проблема для Лукреция, ибо с ней связаны основы опровержения загробной жизни, а следовательно, и религии, которая прежде всего есть система подготовки человека к загробной жизни, система запугивания людей этой самой жизнью, система, которая предлагает людям свои услуги для облегчения этой самой загробной жизни, которая может быть и ужаснейшим длительным, а то и вечным страданием, но может стать и длительным, а то и вечным наслаждением, описание которого, правда, всегда бледнее описания страданий, как это видно в «Божественной комедии» Данте, что объясняется тем, что наша реальная земная и единственная жизнь ближе все же к аду, чем к раю.

Опровержение учения о переселении душ (метемпсихоза). Лукреций делает это очень убедительно. А ведь это вера широко распространена даже в наши дни: В переселение душ в Древней Греции и Риме верили пифагорейцы, а до них - греческие орфики, его развивал Платон, не говоря уже о широком и глубоком распространении этого учения в Индии, где оно известно под названием сансары. Лукреций показывает внутреннюю противоречивость учения. Если душа, обладая, бессмертной природой, вселилась в наше тело, существуя еще до него, то «почему же тогда мы не помним о жизни прошедшей, Не сохраняем следов, совершившихся раньше событий» (III, 672-673). Говорят, что душа забывает о своих прошлых воплощениях, но в таком случае, совершенно правильно замечает философ, «коль духа могла измениться столь сильно способность, Что совершенно о всем миновавшем утратил он память, Это, как думаю я, отличается мало от смерти. И потому

мы должны убедиться, что бывшие души Сгибли, а та,

что теперь существует, теперь и родилась» (III, 674 - 678). Лукреций выдвигает и другой остроумный довод против теории метемпсихоза: «Если ж была бы душа бессмертна и вечно меняла б Тело на тело, то нрав у животных тогда бы мешался: Часто бежали бы прочь, нападенья пугаясь рогатых Ланей, гигантские псы, трепетал бы в воздушных высотах Сокол парящий и вдаль улетал бы, завидя голубку, Ум оставлял бы людей, разумели бы дикие звери» (III, 748-753).

Кроме того, и это главное, душа настолько тесно связана с телом, что непонятно, как она может так проникнуть во все его органы, если будет чем-то, что может приходить в какое-то вместилище и уходить из него.

Строение души. Лукреций смело поднимает одну из труднейших проблем, которая волновала лучшие умы человечества на протяжении веков.

Эту проблему по сложности можно разве сопоставить с социобиологическим вопросом о соотношении в человеке социального и биологического. Мы же говорим здесь о психофизической проблеме, об отношении души и тела.

Лукреций, вслед за Демокритом и Эпикуром, убежден в телесности души, так что отношение души и тела есть отношение двух тел, из которых одно (душа) находится в другом (тело), и это возможно, так как тело состоит из первоначал, разделенных пустотой. В этой пустоте и находится телесная душа. Она состоит из тепла, частиц воздуха, ветра и еще некой четвертой сущности (см. III, 241), о которой Лукреций ничего конкретного не говорит, указывал лишь на то, что благодаря этой четвертой сущности возникают чувства и мысль, более «Никакого ей нету названья, Тоньше ее ничего и подвижнее нету в природе, И элементов ни в чем нет более мелких и гладких; Первая в членах она возбуждает движения чувства. Ибо, из мелких фигур состоя, она движется первой; Следом за нею тепло и ветра незримая сила Движутся, воздух затем, а затем уж и все остальное» (III, 242-248).

Это представление о душе как носительнице чувств и ума (духа) несколько расходится с тем, что говорилось о чувствах во второй книге,- здесь ведь получается, что чувства и ум - не следствие особого сочетания первотел, а присущи особым первотелам, правда, не каждому отдельно, а в их совокупности, и не отдельно от тела, а в связи с телом.

Лукреций доказывает, что душа не может существовать без тела, а живое тело не может сохранить жизнь без души. Душа, дух, ум растут вместе с телом, «после ж, когда расшаталось от старости тело И одряхлели от лет всесильных разбитые члены, Разум хромеет, язык заплетается, ум убывает; Все пропадает тогда и все одновременно гибнет. Следственно, должно совсем и душе, наконец, разлагаться И, распускаясь, как дым, уноситься в воздушные выси, Так как мы видим, она, одновременно, как указал я, С телом рождаясь, растет и под бременем старости никнет» (III, 451-458). Лукреций обращает внимание на то, что состояние тела отражается и на состоянии души, так сказать, эпизодически; например, принимая в тело вино, мы изменяем и состояние души, не только заплетаются ноги, но и ум затуманен: Так же и при болезни тела страдает и дух: «...коль болезнь поражает нам тело, то часто Дух начинает блуждать «высказывать вздорные МЫСЛИ» (III, 463-464). Но Лукреций допускает и некоторую независимость духа от тела, т, е. одного тела от другого тела, а потому может быть так, что «болен наш дух, А тело здорово и бодро» (III, 109). Ведь таким же образом один член может быть болен, а остальные здоровы (иначе наступила бы смерть как болезнь всего тела). Лукреций говорит: «Я утверждаю, что дух,-мы его и умом называем,- Где пребывают у нас и сознанье живое и разум, Есть лишь отдельная часть человека, как руки и ноги Или глаза составляют живого создания части» (III, 94-97). В связи с этим своим тезисом Лукреций подвергает критике понимание души как гармонии частей тела. Если было бы так, то тогда не понятно, как может быть болен дух при здоровом теле. Телесность духа и души доказывает и то, что они движут, а тело, члены тела, могут быть движимы только телом.

Душа, дух, ум. Выше мы употребляли эти термины как синонимы, и это имело свое основание ввиду того, что у Лукреция они неразрывно связаны: «дух и душа состоят меж собою В тесной связи и с собой образуют единую сущность» (III, 137--138), но все-таки между ними есть и различия. Лукреций отождествляет дух разумом или умом и помещает его в середину груди, «часть остальная души, что рассеяна всюду по телу, Движется волей ума и его мановенью подвластна», из чего можно думать, что дух - часть души, ибо есть дух и «часть остальная души».

Парадокс души. Парадоксом учения Лукреция о душе является то, что душа, будучи телом, не имеет веса, а ведь всякое тело должно иметь вес и «давить книзу». Но здесь Лукрецию никуда не деться, он не может идти против очевидности: вес умершего человека ее менее чем когда он был жив, а ведь он утратил душу, которая, выйдя из тела, тут же рассеивается: «Только лишь дух и душа, покидая его (тело) удалятся, Убыли ты никакой не заметишь во всем его теле,- Видом и весом оно неизменно: все смерть сохраняет, Кроме лишь жизненных чувств у него и горячего жара» (III, 212-215). Выход из этого противоречия Лукреций пытается найти в мысли о чрезвычайной мелкости семян души: «...дух и душа по природе Из исключительно мелках семян состоят несомненно, Ибо они, уходя, ничего не уносят из веса» (III, 228-230), Это, конечно, не решение вопроса: как бы мала ни была душа, она, будучи телом, должна иметь вес, поэтому Лукреций, изменяя своему тезису о том, что душа - часть тела, тело в теле, сравнивает душу с ароматом благовонного масли или с букетом вина, а вот это гораздо ближе к истине, чем вульгарное отелесивание души и духа, ближе к пониманию сознания как свойства.

Опровержение страха смерти. Древних, по-видимому, пугала и смерть как прекращение жизни и смерть как продолжение жизни. Поэтому борьба Лукреция со страхом смерти ведется по двум направлениям: он доказывает, что раз душа смертна, то нет загробного существования и нечего бояться смерти как перехода в какой-то новый неведомый и страшный мир, и он, а это труднее, доказывает, что смерть естественна, и здесь он не столько доказывает, сколько высмеивает тех, кто боится расстаться с жизнью. Кроме того, людей беспокоит, что будет с их телом. Начнем с последнего: «...тому, кто живой представляет себе, что по смерти Тело терзают его и птицы и дикие звери, Жалко себя самого? он себя отделить не способен И отрешиться вполне от простертого трупа: себя он Видит лежащим пред ним и свои придает ему чувства. В негодовании он на то, что смертным родился, Не сознавая того, что при истинной смерти не может Быть никого, кто мот бы, как живой; свою гибель оплакать, Видя себя самого терзаемым или сожженным» (III, 879-887). Такой человек «бессознательно мнит, что не весь он по смерти погибнет» (III, 878).

Такой человек думает, что у него после смерти будут не только телесные, но и душевные муки, «ведь никогда ни твой радостный дом, ни жена дорогая Больше не примут тебя, не сбегутся и милые дети Наперерыв целовать и наполнить отрадою сердце. Не в состоянии ты уже больше способствовать благу И процветанию родных» (III, 894-898). Но такой человек забывает, что после смерти у него не будет никакой тоски и никакого стремления ко всем этим благам.

Здесь Лукреций совершенно игнорирует то, что существует смерть до смерти, что если даже не страшно умереть, то страшно умирать хотя бы даже в своем воображении, предвидя неизбежный конец и расставание со своими близкими и сознавая то, что уже ничем им нельзя будет помочь. Впрочем, Лукреций сам чувствует эту слабость своей позиции и начинает дискредитировать жизнь, изображая ее с негативной стороны: «То, чего у нас нет, представляется нам вожделенным, Но, достигая его, вожделенно мы ищем другого, И неуемной всегда томимся мы жаждою жизни» (III, I082-1083).Однако продолжением жизни нельзя добиться новых утех. Природа говорит такому человеку: «Нет у меня то, что тебе смастерить и придумать Я бы в утеху могла: остается извечно все то же; Даже коль тело твое не успело и члены Не ослабели от лет,- все равно остается все то же, Если тебе пережить суждено поколенья людские Или, если, лучше сказать, даже вовсе избегнешь ты смерти» (III, 944-949). Итак, самая сладкая жизнь не может длиться вечно - наступает скука повторения.

Лукреций знает о том, что людей не только волнует утрата жизненных радостей, но и мучает сознание того, что их не будет в будущем. На это он возражает, напоминая, что ведь нас мало волнует то, что нас не было в прошлом; мы не будем знать никакой печали в будущем, как не знали ее и до своего рождения.

После смерти нам не угрожают будущие исторические катастрофы, войны и т. п., как нам не угрожало все-то, что было до нашей жизни.

Что же кажется страха перед загробным существованием, то Лукреций его опровергает, говоря о смертности души и о том, что никакого загробного существования нет.

Лукреций учитывает и мнение тех, кто думает, что с исчезновением веры в загробное существование исчезнет страх наказаний и возрастет преступность. На это Лукреций решительно отвечает: «Что же до Кербера, Фурий, а также лишенного света Тартара, что изрыгает из пасти ужасно пламя, Этого нет нигде, да и быть, безусловно, не может. Страх наказаний, зато существует при жизни за наши Злые дела по заслугам и кара за преступность» (III, 1011-1015).

Все некогда жившие люди умерли, и малые, и великие. Смерть - естественное явление природы, «Ибо отжившее все вытесняется новым, и вещи Восстанавливаются вновь одни из других непременно, И не уходит никто в преисподней мрачную бездну, Ибо запас вещества поколениям нужен грядущим, Но и они за тобой последуют, жизнь завершивши; И потому-то, как ты, они сгинули раньше и сгинут. Так возникает всегда неизменно одно из другого. В собственность жизнь никому не дается, а только на время...» (III, 964-972). Особенное возмущение вызывает у Лукреция старик, который цепляется за жизнь, на которого природа кричит: «Пренебрегая наличным, о том, чего нет, ты мечтаешь» (III, 957),«брось все то, что годам твоим чуждо, И равнодушно отдай свое место потомкам: так надо» (III, 961 – 962).

Лукреций противопоставляет жизнь и смерть как смертное бессмертному. Бессмертна только смерть, всех ожидает; «вечная смерть», и «в не бытии пребывать суждено одинаково долго Тем, кто конец положил своей жизни, и также Тем, кто скончался уже на месяцы раньше и годы» (III, 1092-1094).

Такова суровая философия Лукреция. Вот почему она была ненавистна толпе. Людям все же трудно смириться с мыслью о своей смерти. Им нужен утешающий их обман, поэтому голос Лукреция остался голосом вопиющего в пустыне, и победили те мировоззрения, которые обещали людям вечную жизнь.

Бесконечность мирозданья. В древние времена преобладала мысль о конечности мира. Так думал Платон. Так думал и Аристотель со своей совершенно не научной и вздорной космологией. Так думали и стоики с их единственным миром. Лукреций остро осознавал, что его мировоззрение резко отличается от ходячих представлений о мире. Поэтому, обращаясь к своему адресату, Лукреций говорит: «В новом обличье предстать пред

тобою должно мирозданье» (II, 1025). Действительно, та картина мира, которую рисует своей мыслью [ «стараемся мы доискаться, Что находится там, куда мысль устремляется наша И улетает наш ум, подымаясь а паренье свободном» (II, 1045-1048)] Лукреций, грандиозна и величественна. Вселенная пространственно беспредельна: «...лежащему вне, за пределами нашего мира, Нету пространства границ» (II, 1044-1045), «повсюду, во всех направленьях С той и с другой стороны, и вверху и внизу у Вселенной Нет предела» (III, 1048-1050), «всюду кругом бесконечно пространство зияет» (II, 1053). Лукреций не просто догматически постулирует бесконечность пространства, но и пытается это обосновать: «Нет никакого конца ни с одной стороны

у Вселенной, Ибо иначе края непременно она бы имела» (I, 958 – 959). А если бы был край, то, оказавшись на этом краю, могли бы мы бросить за этот край копье? Здесь возможны два предположения: копье полетело за

край Вселенной и копью что-то помешало лететь. Оба предположения, думает философ, нелепы, «ни одно не дает тебе выхода, и согласиться должен ты, что без конца распростерто пространство Вселенной»(I, 975 – 976).Копье полетит, но это означает, что оно пущено не с края и так будет всякий раз, так что «для полета всегда беспредельно продлится возможность» (I, 983).

Но в пространственно бесконечной Вселенной должно быть и бесчисленное количество первотел, иначе бы бесконечной и беспредельной Вселенной просто затерялись бы, «материи всей совокупность, расторгнув все связи, Вся унеслась бы тогда, в пустоте необъятной рассеясь» (I, 1017-1018), и она «никогда не могла бы сгуститься и ничего породить, неспособная вместе собраться» (I, 1019-1020), иначе говоря, «раз где-нибудь ты предположишь в телах недостаток, Здесь распахнутся вещам широкие смерти ворота, И через них, уносясь, толпою материя хлынет» (I, 1111 - 1113)

А если материя изобильна и места полно, то, что мешает тому, чтобы помимо нашего мира были и другие миры? Ведь «вещей семена неизменно способна природа Вместе повсюду сбивать, собирая их тем же порядком, Как они сплочены здесь» (II, 1072-1074). К тому же в мире нет ничего единственного в своем роде: и люди, и горные звери, и рыбы не существуют в одном экземпляре. «Следственно, надо признать, что подобным же образом небо, Солнце, луна и земля, и моря, и все прочие вещи Не одиноки» (II, 1084-1086).

Земля. Лукреций думает, что наш мир находится в состоянии упадка и приближается к гибели. Доказательством тому он видит в понижении плодородия земли. Земля выделяется Лукрецием из числа других материальных стихий как то, что содержит в себе наибольшее количество самых разнообразных первоначал, чем объясняется ее плодородие: «...так как многих вещей в ней содержатся первоначала, Может на свет выводить она многое способом разным».

Лукреций описывает религиозный культ земли, распространенный в Италии, связанные с этим культом мифы, но решительно заключает, что «Как ни прекрасны и стройны чудесные эти преданья Правдоподобия в них, однако же, нет никакого».



История естествознания в эпоху эллинизма и Римской империи Рожанский Иван Дмитриевич

Тит Лукреций Кар

Тит Лукреций Кар

Рассказывая об энциклопедии Цельса, мы несколько нарушили хронологическое изложение предмета. Сейчас надо будет снова вернуться к первому веку до н. э. - веку М. Т. Варрона и М. Т. Цицерона - и задержать внимание на самом замечательном (и, бесспорно, на самом популярном) памятнике римской науки, а именно на поэме Тита Лукреция Кара «О природе вещей» (De rerum natura).

О жизни Лукреция мы почти ничего не знаем; нам неизвестно также, написал ли он что-нибудь еще, кроме своей поэмы, которая, во всяком случае, была основным и важнейшим его творением. На основании сведений, сообщаемых позднейшими источниками, можно заключить, что Лукреций родился около 99–95 гг. до н. э. и умер еще сравнительно молодым человеком, будучи сорока четырех лет от роду. Первое дошедшее до нас высказывание о поэме Лукреция принадлежит Цицерону. В феврале 65 г. до н. э. великий римский оратор писал своему брату Квинту: «Поэма Лукреция такова, какой ты ее характеризуешь в своем письме: в ней много проблесков природного дарования, но вместе с том и искусства». Из авторов позднейшего времени высоко оценивали поэму Овидий, Вергилий и Тацит. Поэтические достоинства поэмы были, бесспорно, важнейшим фактором, способствовавшим ее широкой популярности. Мы еще будем говорить о том, в какой мере эти поэтические достоинства помогли автору поэмы максимально ясно и наглядно изложить ее научно-философское содержание.

Историко-философская ценность поэмы Лукреция состоит в том, что она представляет собой самое полное и систематическое изложение эпикурейской философии, каким мы вообще располагаем. Напомним, что от основоположника эпикурейской школы до нас дошли три письма (к Геродоту, Пифоклу и Менекею), приведенные в биографии Эпикура Диогеном Лаэртием и представляющие собой краткие извлечения из основных, не дошедших до нас его сочинений; далее, собрание этических максим, озаглавленное «Главные мысли» (?????? ?????); и ряд фрагментов, тоже в основном этического содержания. Без поэмы Лукреция наше знание эпикурейской философии и, в особенности, эпикурейской физики представлялось бы значительно более скудным.

Поэма «О природе вещей» состоит из шести книг. Кратко изложим содержание этих книг. Для тех, кто знаком с поэмой, это изложение покажется, возможно, излишним, но тому, кто ее не читал, оно даст представление о широте и многообразии ее содержания и может послужить стимулом к ее прочтению. Берем на себя смелость утверждать, что чтение поэмы Лукреция - даже в переводе - явится источником неиссякаемых наслаждений для каждого любознательного и восприимчивого читателя. А для многих, читавших ее в оригинале, она стала любимой книгой на всю жизнь. Напомним, что один из героев романа Анатоля Франса «Боги жаждут» не расставался с поэмой вплоть до последних минут перед казнью на гильотине.

Первая книга поэмы открывается обращением к богине Венере, согласно римскому преданию, родоначальнице племени латинян. Современник трагических и кровавых событий римской истории, Лукреций обращается к Венере с характерным для него призывом:

Даруй поэтому ты словам моим вечную прелесть,

Сделав тем временем так, чтобы жестокие распри и войны

И на земле и в морях повсюду замолкли и стихли (I, 28–30)

После этого Лукреций предлагает римскому деятелю Меммию, которому посвящена эта поэма, напрячь свой слух и ум, чтобы постичь смысл «истинного учения» (verum rationem), о которой пойдет речь в поэме. Тут же вводится понятие материи, которая отождествляется с «семенами вещей» (semina rerum) или «первичными телами» (corpora prima), т. е., иначе говоря, с атомами.

Следующий пассаж интересен своей антирелигиозной направленностью. Поэт напоминает о тех временах, когда жизнь людей влачилась под тягостным гнетом религии. Восхваляется Эпикур, выступивший против религии и рассеявший мрак невежества, застилавший до тех пор умы людей. Возможное обвинение в нечестивости отвергается указанием на то, что именно религия рождала множество нечестивых и преступных дел. У людей существует страх перед явлениями природы, порождаемый незнанием причин этих явлений и убеждением в том, что они происходят по воле богов. На самом же деле по божественной воле ничто не творится; все происходящее происходит естественным образом, причем «ничто не способно возникнуть из ничего» (nil posse creari de nilo). Это положение обосновывается с помощью ряда убедительных аргументов и непосредственно связывается с законом сохранения материи (nihil ad nihilum interire). Аргументация Лукреция заимствована, очевидно, у Эпикура (см., например, письмо к Геродоту), хотя не исключено, что в поэме она подверглась известному развитию.

Приступая к изложению основ атомистики, Лукреций доказывает, что первочастицы, из которых состоят вещи, или, как он говорит, «начала вещей» (primordia rerum), недоступны для зрения в силу своей исключительной малости. Но не все заполнено этими частицами; между ними существует пустота. Без пустоты не могло бы быть движения, тела не могли бы сжиматься и не обладали бы различным весом при одном и том же объеме. Разнообразные аргументы, приводимые Лукрецием по этому вопросу, принадлежат, разумеется, не ему и даже не Эпикуру, а восходят в конечном счете к Левкиппу и Демокриту. То же относится, очевидно, и к характеристике атомов как абсолютно плотных, вечных, неразрушимых и неизменных тел.

Далее следует историко-философское отступление. Суровой критике подвергаются воззрения некоторых философов-досократиков, прежде всего Гераклита, Эмпедокла и Анаксагора. К имеющимся сведениям об этих философах Лукреций не добавляет фактически ничего нового, а в некоторых случаях (например, при изложении понятия анаксагоровской гомеомории) допускает явные неточности.

Конец первой книги посвящен обоснованию положений о бесконечности пространства и бесчисленности атомов. С точки зрения этих положений критикуется концепция, признающая наличие у Вселенной центра, постулирующая разделение элементов на легкие и тяжелые и допускающая возможность существования антиподов. Здесь полемические стрелы Лукреция (вернее, Эпикура) направлены, очевидно, против Аристотеля, хотя последний в поэме нигде по имени не называется. Надо, впрочем учесть, что некоторые положения аристотелевской космологии разделялись также и стоиками, с которыми школа Эпикура вела длительную и ожесточенную полемику.

Вторая книга поэмы также начинается со вступления, в котором Лукреций излагает основные положения эпикурейской этики. Он воздает похвалу мудрости, призывает? к умеренности и спокойствию духа и выступает против ложных страстей, излишеств и тщетных страхов.

Вслед за этим Лукреций переходит к разработке принципов эпикурейской атомистики. Много места уделяется анализу движения атомов, которое трактуется как их вечное и неотъемлемое свойство. Именно здесь мы находим пассажи, до сих пор вызывающие изумление физиков и позволяющие говорить о предвосхищении таких вещей, как молекулярная теория агрегатных состояний вещества (II, 95-111), броуновское движение (II, 125–141) и т. д. Любопытные соображения высказываются Лукрецием об огромной скорости атомов в пустоте, намного превышающей даже скорость света. Мы-то теперь знаем, что скорость, с которой движутся материальные тела, никогда не может превысить скорость света, но, как писал акад. С. И. Вавилов, «едва ли следует заниматься таким школьным экзаменом двухтысячелетнего патриарха атомизма».

Можем ли мы приписать эти прозрения проницательности самого Лукреция? Разумеется, нет. Можно не сомневаться, что он заимствовал их у своего учителя Эпикура, а тот во многом повторял соображения, высказывавшиеся основателями атомистики - Левкиппом и Демокритом.

А в конечном счете поражающие нас догадки античных атомистов следует отнести на счет исключительной продуктивности самой атомистической гипотезы. Логическое развитие принципов атомистики даже в такой архаичной форме, какую мы находим у Демокрита и Эпикура, позволяло приходить к выводам, на тысячелетия опережавшим то время, когда они были впервые сформулированы.

Следующий раздел второй книги посвящен специфическим постулатам эпикурейской физики: о том, что все атомы стремятся падать с постоянной скоростью вниз (причем верх и низ считаются, вопреки Платону и Аристотелю, абсолютными направлениями, никак не зависящими от нашей точки зрения) и что при своем падении они незаметно и совершенно произвольно отклоняются от вертикального направления движения. Конечно, можно и в этой идее усмотреть предвосхищение современных физических теорий (принципа неопределенности Гейзенберга), но надо учесть, что из основных положений атомистики она никак не вытекала. Постулат о произвольном отклонении атомов от прямолинейного падения (clinamen - у Лукреция, ??????????? у Эпикура) понадобился Эпикуру для обоснования тезиса о свободе воли, которому не оказалось места в строго детерминистской физике Демокрита.

К числу характерных черт эпикурейской атомистики относится также предположение о том, что каждый атом состоит из нескольких «наименьших частей» (minimае partes или Cacumina; у Эпикура они именуются соответственно?? ???????? или?? ????); о них, впрочем, Лукреций упоминает уже в первой книге (I, 599–634). Поскольку размеры атомов строго ограничены (это также одно из отличий атомистики Эпикура от атомистики Демокрита), каждый атом состоит из нескольких неразрывно слитых друг с другом «наименьших». Отсюда делается вывод, что атомы не могут быть бесконечно разнообразными по своим формам. Самостоятельно, отдельно от атомов «неделимые» существовать не могут; если продолжить проведение параллелей с современной микрофизикой, то их можно уподобить, скорее всего, кваркам.

Затем Лукреций переходит к тому, что мы назвали бы проблемой первичных и вторичных качеств. Атомы различаются только своими фигурами или формами; что же касается таких свойств, как цвета, звуки, запахи, теплота, мягкость, гибкость, рыхлость и т. д., то все они присущи лишь «смертным» предметам, состоящим из большого числа атомов.

Конец книги посвящен обоснованию концепции множественности миров. Миры, как и все прочие вещи, рождаются и гибнут; погибнет и мир, в котором мы живем, ибо, согласно неизбывному закону природы:

…все дряхлеет и мало-помалу

Жизни далеким путем истомленное, сходит в могилу

(II, 2173–2174).

О следующих книгах поэмы Лукреция можно будет рассказать более кратко. Третья книга открывается восторженным восхвалением Эпикура, после чего Лукреций переходит к рассмотрению природы души (anima) и духа, или ума (animus или соответственно mens). Их природа, по сути дела, одна и та же: и тот и другая состоят из тончайших, мельчайших и очень подвижных атомов; но если местопребыванием духа (ума) является середина груди, то душа рассеяна по всему телу. Душа занимает подчиненное положение по отношению к духу: без духа она не может остаться в членах организма и немедленно рассеивается.

Вопреки мнению Демокрита, полагавшего, что атомы души и тела численно равны и чередуются друг с другом (подобно ионам кристаллической решетки, сказали бы мы), Лукреций утверждает, что атомы души не столь многочисленны и распределены но телу реже. Расстояние между двумя соседними атомами души соответствует минимальной величине предмета, прикосновение которого еще ощущается нашим телом.

Важнейший тезис эпикуреизма, доказываемый Лукрецием с помощью ряда аргументов, состоит в том, что дух и душа смертны; составляющие их атомы разлетаются в пространстве одновременно с гибелью тела. Сказки о бессмертии души и о существовании загробного мира внушают людям страх перед смертью. Смерти бояться не следует, ибо смерть - чистое небытие, ожидающее каждого из нас. Не все ли равно, когда она наступит - сейчас или позже? Нет смысла цепляться за жизнь и молить о ее продлении, ибо беспредельная длительность смерти одинакова для всех.

Сколько угодно прожить поколений поэтому можешь,

Все таки вечная смерть непременно тебя ожидает.

В небытии пребывать суждено одинаково долго

Тем, кто конец положил своей жизни сегодня, и также

Тем, кто скончался ужо па месяцы раньше и годы

(III, 1090–1094).

Этими строками, исполненными спокойной резиньяции, заканчивается третья книга поэмы Лукреция.

Четвертая книга посвящена в основном проблеме чувственных восприятий. После краткого вступления Лукреций излагает знаменитую теорию образов или призраков (imagines или simulacra по-латыни, ?????? или????? у Эпикура). Сама по себе теория эта не была оригинальным изобретением Эпикура; как свидетельствуют все древние авторитеты, она была целиком заимствована у Левкиппа и Демокрита. Но у Лукреция в качестве вывода из этой теории мы находим чисто эпикурейскую идею о безошибочности чувств. Чувства не могут давать ложных свидетельств об окружающем нас мир; во всех ошибках и заблуждениях повинны не чувства, а разум. Наряду со зрением рассматриваются другие источники ощущений - слух, вкус, обоняние. Дается объяснение сновидениям.

Завершается четвертая книга поразительным по своей эмоциональности рассуждением о чувстве любви. Любовь для Лукреция - «безумье и тяжкое горе»; он пишет о ней с неприкрытой ненавистью. Этот пассаж поэмы был, видимо, продиктован глубоко личными и не очень счастливыми переживаниями автора.

Пятая книга представляет для нас особый интерес, поскольку в ней речь идет о различных аспектах атомистической космогонии. Тезис о смертности нашего мира и всего, что в нем содержится, формулируется в строках, исполненных торжественного величия:

Прежде всего, посмотри на моря, на земли и небо;

Все эти три естества, три тела отдельные, Меммий,

Три столь различные формы и три основные сплетенья

Сгинут в какой-нибудь день, и стоявшая долгие годы

Рухнет громада тогда, и погибнет строение мира

А поскольку мир и все ого части смертны, то они не могут обладать божественной природой. Обожествление Земли, Солнца, Луны и прочих небесных светил относится, по мнению Лукреция, к числу нелепейших предрассудков. Все светила возникли естественным путем и когда-нибудь погибнут. Далее излагается космогоническая концепция Эпикура, основные положения которой восходят к Левкиппу и Демокриту. Однако в некоторых деталях она отходит от учения основоположников атомистики. Более того, у Эпикура, который подчеркивал, что «при познании небесных явлений… нет никакой другой цели, кроме безмятежности (????????)», имеются утверждения, повторяемые Лукрецием, которые даже древним философам должны были показаться архаичными и антинаучными. Так, например, Эпикур (а вслед за ним Лукреций) полагал, что размеры Солнца и Луны не могут существенно отличаться от тех, какими они нам кажутся (из досократиков разве только один Гераклит высказывал подобные взгляды). Как писал по этому поводу Цицерон, «Демокрит, как человек образованный и знаток геометрии, считает Солнце имеющим большую величину, а Эпикуру оно кажется, может быть, с фут величиною, потому что он думает, что оно таково, каким кажется, и разве только немногим больше или меньше». Эта несуразная точка зрения находилась в противоречии со всеми данными тогдашней астрономии, однако она соответствовала принципиальной установке Эпикура о том, что чувственные восприятия не могут нас обманывать. Землю Эпикур и его последователи считали чем-то вроде плоской лепешки, находящейся в центре сферы, объемлющей наш мир (напомним, что, согласно учению атомистов, таких миров может быть бесконечное множество). В этом вопросе их воззрения не отличались от взглядов Левкинпа и Демокрита. Но уже в эпоху Эпикура эти взгляды были безнадежно устаревшими. Со времени Платона и Аристотеля в греческой науке окончательно утвердилось представление о сферической форме Земли, а в III в. до н. э., т. е. почти за два столетия до Лукреция, Эраросфен с большой точностью определил длину окружности земного шара. Но эти результаты просто игнорировались эпикурейской школой.

По отношению к небесным явлениям Эпикур придерживался своеобразной плюралистической позиции. Он полагал, что каждое из этих явлений может объясняться различным образом, причем все эти объяснения в принципе равноправны, ибо истинной причины нам знать не дано. В письме к Пифоклу он обосновывает эту позицию тем, что только она дает нам подлинную безмятежность; в связи с этим он призывает не бояться «рабских хитросплетений астрономов».

Эта точка зрения принимается и Лукрецием. Так, например, для объяснения фаз Луны Лукреций считает одинаково допустимыми следующие гипотезы: 1. Луна заимствует свой свет от Солнца, и в зависимости от ее положения по отношению к Солнцу и к нам мы видим освещенными различные части лунного диска.

2. Луна обладает собственным светом. При таком допущении возможно: а) что вместе с ней вращается темное, не видимое нами тело, которое заслоняет то одну, то другую часть лунного диска; б) что светится только одна половина Луны, но Луна поворачивается к нам то той, то другой стороной.

3. Каждый день рождается новая Луна, имеющая различную форму.

Мы знаем, что только первая из этих гипотез верна. Знали это и греческие астрономы, современники Эпикура и Лукреция. Но Эпикур и его последователи обладали удивительной способностью не замечать достижений современной им науки. Частично это можно объяснить полным невежеством эпикурейцев в области математических дисциплин. Так или иначе, эта установка эпикурейцев явилась одной из причин, по которой эпикурейская философия находила мало сторонников среди наиболее образованных кругов эллинистического и римского общества (см. приведенное выше замечание Цицерона), а в дальнейшем вообще потеряла всякое влияние. Поэму Лукреция охотно читали и даже восхищались ею, но это отнюдь не означало согласия с принципиальными установками ее автора.

Аналогичным «плюралистическим» образом Лукреций объясняет и такие факты, как смена дня и ночи, неодинаковая длительность дней и ночей в различные времена года, солнечные и лунные затмения и т. д. Мы не будем более подробно останавливаться на всех этих объяснениях: во многих из них можно заметить отзвуки донаучных, наивных представлений, но историко-научного значения они, по сути дела, не имеют.

Но наряду с этим в той же пятой книге мы можем найти любопытные соображения и проницательные догадки, относящиеся, однако, не к космологии, а к проблемам, которым посвящена вторая часть книги: к возникновению животных и человека, к истории человеческого общества и к развитию культуры. Степень зависимости Лукреция от Эпикура в этих вопросах неясна, ибо мы не знаем сочинений Эпикура, в которых нашли бы отражение эти проблемы. Описание возникновения животных и человека обнаруживает знакомство Лукреция со взглядами ряда досократиков - Анаксимандра, Эмпедокла, Архелая, Демокрита, а также, возможно, с трактатами Гиппократова свода. Что же касается истории человеческого общества, то тут мы вообще не знаем предшественников Лукреция. Любопытно, что в этой части Лукреций не прибегает к «плюралистическим» объяснениям, а прямо и недвусмысленно высказывает мнения, которые он считает правильными. Отвергая легенду о золотом веке и другие мифологические фантазии, Лукреций с присущей ему образностью рисует первобытное состояние человека, когда люди еще не знали ни одежды, ни жилищ и вели жалкое существование, питаясь желудями и ягодами и охотясь на диких зверей. Описываются перемены, происходившие в жизни человека, когда он стал одеваться в шкуры, строить хижины, общаться с помощью языка, добывать огонь. Анализируются причины возникновения религиозных верований. Пассаж, посвященный открытию металлов, привлек к себе впоследствии внимание М. В. Ломоносова, который перевел его на русский язык. Последующие этапы развития человечества были, согласно Лукрецию, связаны с приручением животных (лошадей и домашнего скота), с возникновением сельского хозяйства и ремесел, с изобретением искусств. Затем человек научился строить корабли, прокладывать дороги, воздвигать города. Короче говоря, Лукреций дает широкую (и в основных своих чертах правильную) картину эволюции человечества, нарисованную яркими мазками большого и мыслящего художника.

Шестая - последняя - книга поэмы посвящена в основном метеорологическим и геологическим явлениям. Источниками для этой книги могли послужить, помимо Эпикура (письмо к Пифоклу лишь частично покрывает содержание шестой книги), сочинения Посидония, а также греческие научно-популярные компиляции, составлявшиеся на основе соответствующих сочинении Аристотеля, Феофраста и других авторов. Во второй части книги развивается «метеорологическая» теория происхождения болезней, восходящая, как полагают, к последователю Эпикура знаменитому врачу Асклепиаду из Вифинии, жившему в Риме в эпоху Лукреция. Книга завершается яркой картиной эпидемии, имевшей место в Афинах в 430 г. до н. э. и описанной Фукидидом в «Истории пелопоннесской войны». После этого поэма внезапно обрывается. Возможно, что она осталась не вполне законченной.

Такова эта удивительная поэма, не имеющая себе аналогов в истории мировой литературы. Множество ученых исследовали ее с самых различных сторон - филологической, литературоведческой, эстетической, историко-философской и др. Оставляя в стороне все эти аспекты, мы подчеркнем только два момента, наиболее существенные, как нам кажется, для историка науки.

1. Хотя поэма «О природе вещей» посвящена изложению греческой научно-философской доктрины и написана на основе исключительно греческих источников, в целом ее следует считать крайне характерным памятником римской науки. И дело здесь не только в том, что она написана по-латыни. Как и в сочинениях других римских ученых - будь то Варрон или Цицерон, Цельс или Сенека, в поэме Лукреция мы находим мало оригинальных мыслей, собственных идей (исключение составляет, может быть, лишь вторая часть пятой книги, и это не случайно: история всегда была ближе и понятнее римскому складу мышления, чем теоретическое естествознание), но зато для изложения чужих идей Лукреций находит подлинно художественную форму. Для римских авторов - будь то ученые, историки или эссеисты - литературная форма всегда имела громадное значение. Все названные выше писатели были блестящими стилистами, в то время как такие великие греки, как Аристотель и Феофраст, заботились прежде всего о точности изложения своих мыслей, а отнюдь не о стиле своей прозы. Что касается Лукреция, то его мало назвать стилистом (мы вообще не знаем его прозы), он был «просто» высокоталантливым поэтом. Богатое поэтическое воображение позволяло ему даже наиболее отвлеченные идеи атомистической доктрины представлять в наглядно-образной форме. Приведем знаменитое место, где Лукреций объясняет, почему в макроскопических (по современной терминологии) телах мы не замечаем движения атомов:

…Ибо лежит далеко за пределами нашего чувства

Вся природа начал. Поэтому, раз недоступны

Нашему зренью они, то от нас и движенья их скрыты.

Даже и то ведь, что мы способны увидеть, скрывает

Часто движенья свои на далеком от нас расстояньи:

Часто по склону холма густорунные овцы пасутся,

Медленно идя туда, где их на пастбище тучном

Свежая манит трава, сверкая алмазной росою;

Сытые прыгают там и резвятся, бодаясь, ягнята.

Все это издали нам представляется слившимся вместе;

Будто бы белым пятном неподвижным на склоне зеленом.

Также, когда, побежав, легионы могучие быстро

Всюду по полю снуют, представляя примерную битву,

Блеск от оружия их возносится к небу, и всюду

Медью сверкает земля, и от поступи тяжкой пехоты

Гул раздается кругом. Потрясенные криками, горы

Вторят им громко, и шум несется к небесным созвездиям;

Всадники скачут вокруг и в натиске быстром внезапно

Пересекают поля, потрясая их топотом громким.

Но на высоких горах непременно есть место, откуда

Кажется это пятном, неподвижно сверкающим в поле

(II, 312–332).

О Лукреции надо судить не как об ученом, излагавшем свои идеи в стихах (такими были Парменид и Эмпедокл), но как о замечательном поэте, единственной темой которого оказалось философское учение Эпикура. Этим объясняются и достоинства и недостатки его поэмы. Как жаль, что в наше время нет поэта, который смог бы столь же талантливо изложить в стихах основы теории относительности Эйнштейна или квантовомеханическую теорию атома! 2. Громадной заслугой Лукреция перед римской и вообще перед европейской наукой было создание латинской научно-философской терминологии (эту заслугу, правда, он разделяет с Варроном и Цицероном). Лукреций сам прекрасно осознавал важность этой задачи, о чем он, например, пишет в следующих строках своей поэмы:

Не сомневаюсь я в том, что учения темные греков

Ясно в латинских стихах изложить затруднительно будет:

Главное, к новым словам прибегать мне нередко придется

При нищете языка и наличии новых понятий…

При изложении содержания поэмы мы приводили примеры, когда Лукреций удачно отыскивал латинские эквиваленты греческих терминов. Это удавалось ему не всегда, и порой он прибегал к латинской транскрипции греческих слов. Так, например, пытаясь разъяснить анаксагоровское понятие гомеомерии, Лукреций пишет:

Анаксагора теперь мы рассмотрим «гомеомерию»,

Как ее греки зовут, а нам передать это слово

Не позволяет язык и наречия нашого скудость…

Во времена Лукреция греческий язык еще прочно оставался международным научным языком, и он продолжал в основном сохранять свои позиции вплоть до падения Римской империи. Но с течением времени положение стало меняться. По крайней мере, на территории Западной Европы латинский язык начал завоевывать доминирующие позиции - сначала в таких областях, как право, история, богословие (последнему способствовал тот факт, что латинский язык со времени Августина Блаженного стал официальным языком западноевропейской христианской церкви, позднее получившей наименование католической). А в средние века латынь стала единственным языком, на котором изъяснялись наука и философия. Одним из пионеров римской науки, исподволь подготавливавших гегемонию латинского языка, был, несомненно, поэт и философ I в. до н. э. Тит Лукреций Кар.

Из книги История психологии: конспект лекций автора Лучинин Алексей Сергеевич

10. Эпикур и Лукреций Кар о душе После Аристотеля и стоиков в античной психологии намечаются заметные изменения в понимании сущности души. Новая точка зрения наиболее ярко нашла свое выражение во взглядах Эпикура (341–271 гг. до н. э.) и Лукреция Кара (99–45 гг. до н. э.).Эпикур

Введение

Актуальность данной работы обусловлено тем, что в современном обществе значительно возросла роль науки. Наука представляет собой продукт развития мысли древних философов. В 30-х гг. до н.э. новым научным центром становится Рим со своими интересами и своим духовным климатом, ориентированным на практичность и результативность. Закончился период расцвета великой эллинис-тической науки.

Упадок традиционных религиозных представлений, традиционной морали, рост разочарования явились следствием изменения образа жизни, обострения внутренних и внешних противоречий. Поиск новых идеалов шел параллельно с внедрением в Рим греческих политико-философских учений. В Риме не было собственных философских школ, но эллинистические, греческие учения так или иначе приспосабливались, перерабатывались в соответствии с ценностями Римской культуры.

В Древнем Риме было немало талантливых натурфилософов, внесших определенный вклад в прогресс естествознания. Но все же новых идей в этот период было выдвинуто значительно меньше, чем в истории Древней Греции. Этот период связан с именами Тита Лукреция Кара (I в.до н.э.) автора известной поэмы «О природе вещей», Клавдия Птолемея (прибл. 90-168 гг. н.э.), автора труда «Математическая система»

Цель работы: изучить древнеримский период античной натурфилософии.

Тит Лукреций Кар

Тит Лукреций Кар - древнеримский философ, прославился своей философской поэмой «О природе вещей», написанной на латинском языке.

Произведение «О природе вещей» представляет собой по содержанию полную энциклопедию эпикуреизма. Более того, она предлагает наиболее полную картину всей античной атомистики. Художественная форма изложения дает дополнительную аргументацию всем философским положениям Лукреция. Философ исходит из того, что человеку требуется философия, которая давала бы основу спокойного существования. Задача состоит в том, чтобы противостоять врагам человеческого счастья - страху смерти, страху загробного возмездия и страху богов, их вмешательства в жизнь человека. Этим страхам можно противостоять, если человек будет знать свое истинное положение в мире, свою истинную природу, а для этого требуются знание, философия. От страхов можно освободиться в том случае, если человек будет знать, как устроен окружающий мир и сам человек. Но знание природы - не самоцель, оно важно, считает Лукреций, для того, чтобы достичь безмятежного существования. Завершением исследования природы должна стать этика - наука о счастье. В поэме Лукреция наиболее разработанная часть - все-таки учение о природе. Лукреций исходит из того, что ничто не может возникнуть из ничего и ничто не превращается в ничто. Вещи лишь разлагаются на составляющие их элементы. В мире существуют лишь тела и пространство. Тела характеризуют их свойства, которые нельзя отделить от тел. Тела бывают или сложные, или простые. Простые тела - это неразложимые дальше частицы материи. Бесконечной делимости частиц Лукреций не допускает. Хотя Лукреций излагал атомистическую концепцию, он не употреблял слово «атом», а заменял его различными другими названиями: «тельца», «семена» и др. Атомы как первоначала вещей невидимы, непроницаемы, обладают плотностью и тяжестью, различаются фигурой и величиной, местоположением и количеством (в соединениях). Они не обладают свойствами и качествами, которые присущи только телам. Свойства тел зависят от формы атомов, их количества и расположения. Форма атомов разнообразна. В соответствии с учением Эпикура Лукреций различал три вида движения атомов: 1) движение по прямой линии вследствие тяжести; 2) самопроизвольное отклонение; 3) движение от толчка. Спонтанным отклонением атомов Лукреций объяснял и возникновение миров, которое происходит, по мнению Лукреция, без всякого вмешательства богов. «Не для нас, - писал он, - отнюдь не божественной создана волей эта природа вещей» В природе происходит, по мнению Лукреция, бесконечное изменение, постоянное образование и гибель миров. Вселенная бесконечна, как бесконечно пространство. Лукреций полагал, что жизнь возникла путем самозарождения из «первоначал». Организмы в прошлом возникли в определенном порядке, а именно: растения, животные, люди. Лукреций отрицал учение о переселении душ, утверждал неразрывную связь тела и души, духа. Он не признавал страха смерти, считая, что смерть - это избавление от страданий, а страх смерти возникает вследствие незнания людьми законов природы. В учении о познании Лукреций исходит из того, что чувственное восприятие дает нам объективное знание действительности. Ощущения он понимает как образы, которые истекают от предметов. Лукреций, как и Эпикур, считал не только допустимой, но и необходимой множественность объяснений природных явлений. Для каждого явления возможны самые разнообразные объяснения, и каждое объяснение будет вполне приемлемо. Лукреций вслед за Эпикуром повторяет пример в подтверждение этой своей позиции. Можно считать верным и то, что каждый день возникает новое Солнце, и то, что на небе появляется прежнее светило. Одинаково правильно и то, что Луна шаровидна и сияет отраженным от Солнца светом, и то, что Луна сияет собственным светом. Хотя Лукреций верит в познаваемость мира, он полагает, что при современном состоянии науки нельзя утверждать это определенно. В вопросе понимания общества он стремился все объяснить естественными причинами.

Ст. н. н.э. и мало достоверны). Вполне вероятно, Лукреций получил философское образование в популярной в то время неаполитанской эпикурейской школе, которую возглавлял Филодем.

Сохранилась одна философская поэма Лукреция, не опубликована при его жизни и, очевидно, не закончена. По свидетельству Светония ее отредактировал и опубликовал Цицерон (вероятно, не Марк Туллий Цицерон , а его брат Квинт). Позже она получила название "О природе вещей" (лат. "De rerum natura" ), Название которой вполне выражает ее смысл. Это произведение Лукреция - единственная полностью сохранившаяся достопримечательность материалистической мысли античности , в ней систематически и аргументированно изложено античный материализм и особенно полно выше его достижения - атомистическое учение Эпикура .

Произведение Лукреция - дидактическая поэма, популяризировать философские идеи, жанр, довольно обычный для той эпохи. Отметим, что еще до Лукреция Манилий и Германик пробовали изложить свои астрономические взгляды в дидактической поэме. Поэт Саллюстий в своем стихотворении "Эмпедокл" излагает учение древнегреческих натурфилософов . Вкладывая философский смысл в звучащую форму гекзаметра , Лукреций сам объяснил, почему он пишет стихами: поскольку научное знание тяжелое воспринимается, нужно с помощью поэзии облегчить овладение им; Лукреций считал поэзию одним из способов распространения знания. Каждой книге предшествует поэтический вступление, за которым следует изложение соответствующей части атомистической философии. В поэтическом оформлении философского материала преобладают сравнения, разворачиваются иногда в довольно яркие описания, например вечного возрождения в природе, овец, ручья, боя, культа Кибелы , чумы в Афинах . Латинский язык поэмы отличается как архаизмами , так и некоторыми новообразованиями, вызванными необходимостью передачи незнакомых римлянам философских понятий. Дактилический гекзаметр Лукреция более плавный, чем в Энния или Луцилия, но ему далеко до той изысканности, которая достигается только в поэзии Вергилия . Лукреций содействовал выработке научной литературного языка.

2. Философские взгляды

Таким образом, Лукреций использовал все основные положения эпикурейской школы, внесенные ею в атомистическое учение Демокрита ("отклонение", признание гипотез для объяснения причин некоторых явлений и др.).. В то же время Лукреций в своем обосновании атомистики отличался от Эпикура , который ограничивался преимущественно логической аргументацией; Лукреций сделал доступными сложные философские идеи Эпикура, он широко применял сравнения, аналогии между различными процессами живой и неживой природы, метафоры и др.. Эта особенность изложения атомистики в Лукреция связана, очевидно, с его стремлением широко популяризировать атомистическую теорию, его теоретико-познавательной концепцией и большим доверием к данным чувств и повседневной практики.

4. Общественно-исторические взгляды

Будучи сторонником античной демократии , Лукреций осуждал аморализм рабовладельцев, выступал против войн, отрывают мирных жителей от полезной для общества работы.

5. Атеизм

Последовательным выводом из материализма Лукреция был его атеизм . Лукреций считал несостоятельными религиозные представления о провидении, чудеса и т.д.. Согласно Лукрецием, религия - суеверие и предрассудки, продукт невежества и страха (I: 153), поддерживая которые, она стала источником многих зол и несчастий, несправедливости и преступлений. Средство избавления от религии Лукреций видел в разъяснении истинных причин природных явлений, в раскрытии распространяемой жрецами лжи о бессмертии души и загробном существовании. Душа , по Лукрецием, телесно, она состоит из тех же атомов , что и тело, но более тонких. Душа неразрывно связана с телом. Со смертью тела гибнет и душа. Смерть означает прекращение страдания. Между жизнью и смертью нет ничего общего. В смерти пугает не уничтожение, а неизбежность загробной воздаяния, которое является лишь суеверием.

7. Произведения

• Тит Лукреций Кар. О природе вещей / Перевод А. Содоморы. - Киев: Днепр, 1988. - 191 с. ISBN 5-308-00201-0

Тит Лукреций Кар

Перевезенцев С. В.

Римский поэт и философ Тит Лукреций Кар (ок. 99–55 гг. до н.э.) жил в трудное и суровое время - в период диктатуры Суллы, борьбы Суллы с Марием, восстания рабов под руководством Спартака. Но о самом философе нам известно очень мало. Неизвестно ни место его рождения, ни социальное происхождение, ни положение в обществе. Мы знаем, что Лукреций - это его родовое имя, Тит - имя собственное, а Кар - прозвище. Известно также, что Лукреций покончил жизнь самоубийством, бросившись на меч.

Но сохранилось, практически в полном объеме, главное сочинение Лукреция - поэма “О природе вещей”. Интересно, что об этой поэме в Европе ничего не знали в течение многих веков. Ее первое издание состоялось лишь в 1473 году. Поэма состоит из шести книг и представляет собой рассказ автора некоему собеседнику - Меммию, к которому автор иногда обращается по имени. Одна из заслуг Лукреция состоит в том, что он ввел в философский оборот слово “материя” (лат. materies) по аналогии от латинского слова mater - “мать”.

Лукреций - оригинальный толкователь атомистического материализма Эпикура. Как и Эпикур, он стремился создать философию, которая дала бы человеку трудно достижимую невозмутимость и безмятежность существования.

Поэтому, как и Эпикур, Лукреций был сторонником атомистического материализма, признавая, что все в мире состоит из атомов. Атомы - это первоначала. Ничто не родится из ничего, все вещи возникают из атомов, которые вечны. Все миры возникают из движения потока бесчисленных, невидимых и неосязаемых атомов. Причина движения атомов и всего мироздания - естественная необходимость.

Помимо того, что из атомов состоят тела, из них же состоят и души. В отличие от атомов, образующих тело, атомы души более мелкие. Круглые, гладкие и подвижные. Сцепление атомов существует лишь до того, пока существует связь атомов тела. Со смертью человека разлетаются, рассеиваются также и атомы души.

Популяризируя Эпикура, Лукреций утверждает существования множественности миров, а также то, что боги неспособны влиять на человеческую жизнь. Лукреций не отрицает полностью существования богов, но отводит им пустые промежутки между мирами, где боги ведут блаженное существование. Они не могут ни помогать, ни вредить, ни угрожать, ни манить людей обещаниями своего покровительства, ибо природа возникла не в результате творения богов и управляется не ими, а необходимостью.

Повторяет Лукреций и этическое учение Эпикура. Он утверждает, что величайшими врагами человеческого счастья являются страх перед смертью и страх перед богами, и оба эти страха властвуют над человеком. С точки зрения атомиста Лукреция, эти страхи необоснованны. Боги, как утверждает Лукреций, не играют ведущей роли в жизни человека и не влияют на нее.

Смерти не стоит бояться потому, что душа человека умирает одновременно с телом и не переселяется в некий загробный и страшный мир, которого тоже нет. Следовательно, после смерти человек не будет испытывать ни телесных, ни душевных мук, у него не будет никакой тоски и никакого стремления к благам. Лукреций также понимает, что людей мучает сознание того, что их не будет в будущем. Но он возражает - нас ведь мало волнует, что нас не было в прошлом, так почему же мы должны волноваться о том, что на не будем в будущем? Ведь мы не будем знать никакой печали в будущем, как не знали ее и в прошлом. И вообще, по мнению Лукреция, смерть - это такое же естественное явление природы, как и жизнь.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/